– Мы подумали, что мужик постарше, вот и командует. Он как-то вскользь интересовался, как и почему мы оказались в лесу, не струсили ли мы, угомонился лишь, когда контуженный Иванов схватил его за грудки и заорал:

– А ты, интересно, не струсил? Мы все раненые, а ты вон какой гладкий?

– Да ты чего, я просто так, любопытствую, я, это, поваром был при кухне.
– Повар, твою мать, каши сварить не умеешь, мы к тебе не лезем и ты нас не тронь. Я вот контуженный, как засвечу...

Правда, когда в плен попали, Иванова очень быстро расстреляли, кто-то стукнул, что он из командиров, а какой он командир, сержанта только и получил. И Лядов тоже исчез как-то незаметно.

А когда нас к Краузе набирали, он, Ляхов, то есть, вызвался водопроводчиком, а в бараке поплакался, что ничего такого не умеет, просто ослаб и вряд ли бы выжил в лагере. Мы его пожалели, прикрыли, так и мотался разнорабочим, и все как-то вынюхивал, кто что сказал, кто где был, мы думали, любопытный как баба, и очень он Осипова не любил, всегда так смотрел на него, тяжело. А Александр Никитович обо всех заботился, все по-честному делал.

– Хорошо, спасибо, иди досыпай!

– Ну что, дивовцы, имеем мы у себя в отряде крысу, мало того, что удачно заболел перед операцией, так ещё пытался Полюшку ссильничать.

Сергей вскочил:

– Почему сразу не сказал? Я ж ему башку назад заверну, будет задом наперед ходить.

– Да, видишь ли, Полюшка мне только вот рассказала, если б Стешка не забегла...

– Убью, суку, крысятника, - прорычал Сергей.

– Ты послушай дальше...
– Панас полистал тетрадку и на последних страницах присвистнул:

– Так-так, записи свежие, ого, характеристики на каждого из нас с его выводами... Да... и носит же земля такую сволочню.

– Я не понял, какая ему польза от этого?
– удивленно произнес Панас.

– Ну как же, вот придут наши, а тут готовое досье на всех вас - какие вы и что с вами делать. Где-то летом, в этом году Сталин приказ издал то ли 227, то ли 237. Там конкретно - "Ни шагу назад!" Если отступали - заградотряды из таких вот Ляховых их расстреливали. Варюхи нет - она, помнится, говорила, что после этого приказа немцам наступать стало ох как сложно, наши пятились, но уже не драпали. А ты думаешь, вот освободят Брянщину - вас всех сразу в армию, тут уже не будут смотреть на какие-то мелкие болячки, и в семнадцать лет ребята пойдут воевать. Сколько народу полегло, сколько в плену из-за рас...здяйства? Естественно, будет проверка всех вас этими вот, особистами, а мальчик наш - и не раненый, и под личиной рядового в плен попал, думаешь, за задницу не возьмут? А то и в лагерь загремит лет на десяток... А тут такой весь умненький - следил за всеми, на всех компромат накопал... заслуживает медаль, блин. Ещё и коммунистом идейным окажется...

– Но ведь...
– заикнулся было Осипов.

– А про тебя вообще одна ненависть в тетрадочке, завидует он тебе ещё с лагеря. Ты и полудохлый, а людей к себе притягивал, а он такой весь положительный и никто к нему... кроме того мальчонки, Лядова. Пишет ведь сука: "Лядов не прошел проверку. Оказался слабым, пришлось пожертвовать..." Этот вот сержант контуженный и мальчонка деревенский из-за него смерть приняли, боялся, сука, что про него чего скажут.

– И что теперь, ведь не пытать же его?
– растерянно проговорил Панас.

– Зачем? Мы с Игорьком с ним по-нашему, по-дружески поговорим, ну морду обязательно набьем за мою невесту, и этот слизняк все нам расскажет. Не боись, командир, такие ссыкуны боли, даже зубной, боятся, это других других мучить, ух мастаки. Физию оставим целой, а вот за все хорошее...

Игорек спросонья ничего не понял, а когда догнал...

– Ах сука! Серега, я вот по фильму "Штрафбат" их ненавижу. Твари, как клопы кровососили, ладно, пошли поговорим...

Разговор получился весьма плодотворный. Много чего вывалил боящийся физической боли Ляхов-Ляхович. Он, как говорят следаки - пел как канарейка. Серега и Игорек морщились, плевались, матерились в голос, а Иван-младший, тщательно записывающий все 'песни', пару раз не выдержав, вскакивал и набрасывался с кулаками на этого тварюгу. Панас и Осипов, читая эти признания, были не просто шокированы, они смотрели на всех в полной растерянности. Шелестов же, выросший совсем в другое время, не сильно и удивлялся, зная по книгам, публикациям рассекреченных архивов много чего, что для людей сороковых считалось невозможным и неприемлемым.

Этот Ляхович ещё до войны умело настучал на своего непосредственного начальника, получив внеочередное звание - старлея.

И вот не повезло... Будучи в командировке в Белостоке, который уже через неделю был захвачен фашистами, не успел выехать и начал пробираться на восток, старательно обходя или обползая места боев. Лядов же был у него на побегушках, он втюхал ему легенду, что ему такому, нельзя попадать к немцам - якобы он имеет очень секретные данные в голове, что помогут нашим, и Красная армия вскоре начнет наступать аж до Берлина.