– Спрашиваешь! Кому я ещё могу душу свою раскрыть после всего, вы же вот они, рядом, вам и говорить много не надо, по междометиям поймете! Мужики, не сговариваясь, стали все носить на шее ключи от квартир, которые были там... вдали. Первым повесил себе такой оберег на шею - Ищенко.
– Прикид у нас теперь похлеще чем у бомжиков, кухвайки улетные, штаны ещё лучше, опорки вон, сапоги трохвейные только у двоих, а чё, мужики, им сносу не буде! Мне думается, в фильме старом, про беспризорников, они приличнее одеты. Это Варюха джинсы сохранила, а наши-то только на пугало цеплять, ни одна ворона не прилетит, испужается! Вот представь, попадешь ты в подъезд, а ключа от квартиры нет - сидеть на лестнице? Да первый же сосед ментов вызовет, личность-то подозрительная. А там докУментов нет - посиди, милок, до выяснения. А так, мало ли, ну появимся такие вот развеселые, дома отмоемся-отогреемся. Паспорта нет? Да сперли, то-сё, новый выдадут, а ключик, вот он на шее.

На удивленные вопросы жен Серега и Игорек отвечали одинаково "талисман-оберег."

Подошел март, снег просел, стал рыхлым, Панас по совету Ивана-старшего перенёс планируемую операцию на железке на более поздние числа.

– Вот как лужи появятся - тагда и пойдЕм. Летает же проклятая рама, углядить следы у снягу, и жди через день, а то и раньше - налетять. Не, рисковать не буду - от, занимайтеся пока боевой и физической подготовкою, у армии усё сгодится!

Теперь, после траура у фрицев, все ждали своих, понимая, что наши уже запрягли коней, как говорится. Партизаны повеселели, ждали распутицу, чтобы поддать жару гадам, частенько собирались у командирской землянки, что была устроена под большой елкой. И покуривая адскую смесь, по выражению Игоря, негромко рассуждали, як будеть посля войны...

Мужики старались не особо разговаривать на эту тему, боясь сболтнуть чего-нибудь не то. Одно только твердили все - будут наши в Берлине, и на их поганом рейхстаге ещё напишут дошедшие много чего.

Варю что-то стало мутить, воротило даже от запахов. Она было подумала, что начал давать знать о себе гастрит, старалась есть поменьше, тошнота не проходила. А тут накрыло, хорошо, что в партизанском 'ресторане', никого не было кроме Сереги. Он подождал пришедшую из-за елок побледневшую Варю, протянул кружку с водой и спросил:

– Варь, а не подарок ли от твоего Герберта у тебя?

– Да, ладно, Серенький, в мои пятьдесят восемь??

– Варюх, вы с Николаичем, думаешь, только внешне помолодели? Скорее всего, и внутри тоже.

Варя с выпученными глазами плюхнулась на лавку:

– Ты думаешь?

– Варь, я предполагаю, уж очень симптомы такие же, как у Полюшки в первые два месяца. Я не мастак в таких делах, первый раз вот за всю жизнь папкой буду, скорее всего, заочным, но ты-то была беременная, прикинь.

– Эх, тестов здесь нет! Серега, - Варя огорченно посмотрела на него, - а дома я опять старой стану и ребенка, если действительно, беременна, ведь не доношу?

– Варь, а тебе он нужен?

– Серенький, это же... это же, я не знаю, как выразиться. Это же даже не счастье, это больше - но вот сомневаюсь я, что на самом деле. Ведь не было никаких женских недомоганий.

– Варь, - озорно улыбнулся Серега.
– Он у тебя вон какой лось, наверняка пробил-протаранил все. Не боись, если родишь, он будет наш общий племянник! Не скажу, не скажу никому - чесслово, поклянусь, хочешь? Вот когда живот полезет - если - тогда сама и порадуешь всех, а так, будем считать - гастрит у тебя вылез.

– Хотя, знаешь, удивительно - вот мы уже десятый месяц здесь, а ведь ни фига никто не болеет, дома то ОРЗ, то ещё какая зараза прицепится. А тут ноги постоянно мокрые, одеты в рванье, а смотри как. Да, мне один дедок говорил в свое время, где-то подо Ржевом совсем в болоте сидели почти два года в окопах, а за всю войну даже не чихнул ни разу!

– Моя бабуля рассказывала, - включился в разговор подошедший Игорек, - водитель на полуторке до того зимой доездился, что просто вывалился из кабины - ноги от холода отнялись совсем... Солдатики, разгружавшие машину, оттащили его в нетопленую избу - все не на улице. Сколько-то он там пролежал, ноги стали отходить, отпустило, опять снаряды стал возить. А после войны, лет через двадцать, ноги стали сильно болеть, поехал в санаторий, там вот с бабулей и встретились, он её по голосу узнал, она у меня голосистая, дед родной выражался: "Что твоя сирена в тумане! "

Так до последнего его времени и дружили, дед этот постарше её был, замечательный такой мужик - Иван Васильевич. Ну а врач в санатории ему сказал, что если бы он в протопленную избу, в тепло попал, то ноги бы пришлось отнять, а так только к девяноста годам стал с ходунками ходить. Светлой души был, простой деревенский мужик, а велИк - мы всем большим семейством любили его, сильно переживали, когда умер.

Серега поворчал на Панаса, ругаясь, что худенькая женщина тягает неподъемные котлы, и стали выделять Варе на помощь двоих партизан.