Над главным креслом висел портрет императора. Ладимировский взглянул на него и тяжело вздохнул. Мгновенно Аркадий догадался о цели визита художника. Конечно, он не собирался рисовать физиономии здешних висельников — да они бы сами не согласились, дабы не быть опознанными. Художник надеялся получить заказ на портрет хозяина. Не сложилось.

Меж тем клерк отпер несгораемый шкаф, достал оттуда картонный пакет, который передал городничему.

— Пересчитайте. Здесь — две тысячи. Хозяин велел передать, что за это во всех списках дарителей его имя должно стоять первым.

— А ежели кто-то пожертвует больше?..

— На это хозяин велел передать: сообщите ему, и он добавит. Но если узнает про обман…

Что будет — уточнять не стал, но городничий едва заметно сглотнул. Впрочем, как обмануть Цыганеныша и вытребовать с него больше денег, городничий пока не понимал.

— Расписочку еще соизвольте подписать.

Она была уже подготовлена — с указанием суммы и цели жертвования. Оставалось лишь поставить подпись.

— Ваше недоверие смущает… — заметил городничий.

— Да помилуйте! К вам доверие совершеннейшее! Это ведь меня могут проверить! Будьте милостивы, засвидетельствуйте, что я вам отдал денюжку.

Деваться было некуда…

Когда дела были сделаны, их выпроводили из дома, даже не предложив воды.

На площади Аркадий расстался со своими спутниками

— Я, верно, оставлю вас. Мне бы желательно зайти к приятелю в Тополиное. Мы с ним в Харькове вместе учились.

— Господи! Да давайте туда мы тебя туда подвезем! Туда же верст пять!

На лице городничего читалось неудовольствие и задумчивость. В Тополином достойных жертвователей не наблюдалось. После Малиновки намеревались заехать в Федоровку — там могли пожертвовать пару сотен. Конечно, рядом со взносом Цыганенка — мелочь, но курочка, как известно, по зернышку.

— Да не берите в голову! — отмахнулся Аркадий. — Я наискосок через Федоровский лес, вдоль ставка — он как раз пересох. Версты полторы скошу.

От помощи следовало избавляться. Разумеется, никакого знакомого в Тополином у аркадия не имелось, да и вовсе он там никого не знал. И, не вступая в спор, юноша пошел деланно уверенной походкой в сторону уже заметной опушки.

Федоровский лес был посажен лет тридцать назад помещиком Федоровым, съехавшим сюда из Подмосковья. Здешний климат он нашел весьма сухим, жарким. И он велел на купленных десятинах насадить лес, основал лесничество и даже намеревался завезти сюда медведей и лосей. Однако же господь был другого мнения и прибрал любителя лесов к себе. Сын покойного, для которого здешний климат уже был родным, дело расширять не стал, хотя и не упразднил лесничество. А в ельниках и дубравах завелись кабаны, на которых младший Федоров разрешал охотиться.

Памятуя об этих тварях — злобных и глупых, Аркадий в лес далеко не углублялся, ожидая с опушки, пока не уедет повозка городничего.

— За полями, где с неба вместо снега или дождя идет песок, есть горы, облаками увитые. И на самых их вершинах, где уже не хватает воздуха, растет Древо Иерихонское. Ствол его и ветви как кости птичьи — внутри пустые.

— Это на кой?..

— Тебе ж сказано — мало воздуха в горах, вот оно внутрях и запасает! А еще оно легче от того становится. Землицы в горах мало, а надо как-то зацепиться за камни, да раскинуться пошире. И вот когда придет лесоруб, замахнется на дерево топором, оно испугается, и закричит деревянным голосом…

В ногах рассказчика сидел мальчонка, который только начинал карьеру юродивого и еще не знал, что грешно сомневаться в словах коллег по цеху.

— А через что же дереву кричать?

Сомневающийся был удостоен не только подзатыльника, но и ответа:

— Через цветки кричит. И крик сей так грозен и страшен, что лесорубы бросают топоры, бегут в страхе, а некоторые сходят с ума. Оттого промыслом Иерихонского Древа занимаются только глухие лесорубы.

До говорящих было саженей десять, и слышно было изрядно. Можно было их окликнуть и наверняка быть услышанным. Но смысла в том не имелось никакого. Находился Аркадий в запертом полупогребке с узким окошечком. Дверь была взята на замок, а для верности дверь охранял какой-то подросток — человек ничтожный, но с ружьем.

В комнатушке три на три сажени никакой мебели не имелось, и присесть можно было лишь на земляной пол. Аркадий попытался копать подкоп, но лишь сломал ногти.

Сначала все шло хорошо. Настолько хорошо, что стоило бы осадить себя, не терять осторожность, бдительность.

Земля, как водится, полнилась слухами, и скоро Аркадий узнал, что Ситнев одно время действительно квартировал у Цыганеныша. Рассказали об этом ему в малиновской корчме — не той, большой, красивой, а рангом поменьше. Юноша применил старую историю, что, де, пишет статью о выдающихся исследователях родного уезда.