Левую же сторону Большой Садовой почти на половине делила Малая Садовая, где и жил Аркадий. Малая Садовая, в свою очередь нависала над Слободкой и частично в нее входила.

В негласной городской иерархии, в самом безнадежном ее низу находилась именно Слободка. Там ели не досыта, зимой, когда ветер, разогнавшись по морю, продувал до нитки, свистел во всех щелях — топили не до тепла. Зато гуляли там широко — на рубль пила допьяна целая улица, а пели гуртом так, что слышно было на Екатерининской.

Из этих криков Аркадий достоверно понял, что счастие человеческое с деньгами связано, но лишь в какой-то странной, малой зависимости.

Что касается Малой Садовой с ее подворотнями и оврагами, переходящими в Городской сад, то по престижу она была лишь на немного выше Слободки.

Вернувшись к себе на квартиру, Аркадий рухнул на топчан, перевернулся на спину, и глядя в потолок задумался. Потолок был побеленный, но с трещинами и в паутине.

Дела были неважными. Беседа с капитаном стоила всей его смелости, на нее было совсем нелегко решиться. На него из дому Аркадий уходил словно на смерть, оставив, впрочем письмо с описанием всего, что ему известно.

Но Цыганеныш, встреча с ним походила и вовсе на встречу с Антихристом.

Цыганенок — крещенный Василием по фамилии Сорочинский, был не из тех людей, с кем бы Аркадий хотел бы завести знакомство. Был они где-то в одинаковых годах, и верно могли бы приятелями по детским играм, хотя маменька Аркадия, конечно же, была бы против такой дружбы.

В здешних степях Васька Цыганеныш был известным магнатом. Какое-то состояние сколотил его отец — цыган, прибывшие в эти края откуда-то из-под Сорочинец. Завел здесь табун лошадей, который периодически пополнял крадеными скакунами. Будучи мелким жуликом, он и умер как-то по-мелкому, в какой-то корчме, прирезанный за какие-то грехи. Сыну тогда было лет тринадцать — в этом возрасте Аркадий еще возился с солдатиками. И Васька взялся за дело с таким жаром, что не только быстро выправил положение, но и многократно преумножил наследство. Причем, говорили, сделал это не брезгуя средствами: отомстил убийцам отца, ввязался в несколько распрей, из которых вышел победителем. Говорили, что у него, как и у всякого цыгана, дурной глаз: и у его конкурентов пересыхали родники, на их табуны нападал мор. Впрочем, говорили люди более просвещенные, мор легко устроить зельем, а родники летом пересыхают у всех.

Но все сходились, что богатство его замешено на крови, и добром это не кончится. А пока он платил самые большие взятки в губернии, причем подносил их непосредственно губернатору.

В чем-то Аркадий ему тайно завидовал: ведь человек достиг столько в те же года, жил широко, его любили женщины. А что он, Аркадий? Живет впроголодь, никто о нем не знает… Тешила мысль, что нажито это неправедно, и Бог накажет. Но Господь с наказанием будто не торопился.

И вот как раз представился случай доказать, что ничем Аркадий не хуже Цыганенка.

А иначе имеет Аркадий шанс остаток дней своих провести как мышка в подполе, в такой вот комнатушке с потресканным потолком. И незачем ему мечтать о славе, о такой женщине как Конкордия.

Да и что тут такого? В Крыму сейчас солдаты встают и идут навстречу пулям, смерти, а он боится разговора. И было бы с кем! Не с царем, не с губернатором, а со своим сверстником. Цыганенок не прост, но ведь и Аркадий разговаривал с графом, с генералами.

Надо решаться… Надо решиться… Надо.

Но отложить до утра решение было возможным.

Желая скоротать день, а, может быть, обнаружить какой-то знак, Аркадий собрался и вышел из дому. Подумалось: а может быть, в городе уже произошло нечто, прибыл какой-то офицер из столиц, и нет нужды более в личном героизме.

Прошелся дворами и улочками к Греческой, к полицейскому участку. Напротив него, на другой стороне улице под каштаном на земле все также сидели два чумака и устало играли в «чет-нечет». Было заметно, что игра и само сидение им обрыдло. Но что поделать?..

С проулка, через распахнутую калитку Аркадий зашел к Рязаниным.

— Аркадий… — послышалось от той самой беседке, где некогда был убит генерал Рязанин.

Юноша пошел на голос. На лавке полулежал, читая газету, Николай. Вид он имел бледный, помятый.

— Аркадий? Где был, дружище?.. Куда пропадал? Я заходил, но тебя не было.

— Да так…. — Аркадий пожал плечами и вдруг почувствовал, что краснеет.

— А, понятно, понятно… — кивнул Ники.

Появились два Петра, одетые в партикулярное платье.

— Едемте снами на реку купаться? — спросил артиллерист.

— Какой там на реку! Да я глазами двигать без боли не могу! Я, господа, кажется, вчера отравился.

— Чем же? — спросил пехотный Петр. — Попался несвежий коньяк? Вы же кроме него ничего не вкушали. Зачем же вчера было так пить?

— А что вчера было? — спросил Аркадий.

— Что было? — переспросил Ники. — Русская пьянка, как и русский бунт по господину Пушкину — бессмысленная и беспощадная.

— А в честь чего?