– А вы, Евгений Борисович?

– Мама болела, и потом, там, кажется, не очень нужны неквалифицированные учителя физики.

– Вы же очень квалифицированный учитель.

– Да бросьте, Валерий Александрович, кому я там нужен. Полы в больницах мыть? Мы -советские, по сути, учителя, только здесь и можем работать. Мы пропащее поколение, вот у вас еще может быть будущее.

– А ваши друзья, которые уехали, кем там стали?

– Правильная постановка вопроса. Кто где. Один в Технионе, в Хайфе, а другой на кроватной фабрике.

– А ребята вас любят, Евгений Борисович.

– Они всех любят, кто строг и требователен. И вас полюбят, если не будете им врать и распускать их. Да, так вот эта самая Роза Исааковна каким-то образом узнала, что я был на праздник в Синагоге. Меня вызвали - сидят, тройка. Вы знаете, что это такое?

– Суд в тридцатых?

– Точно. Сидят Настасья Петровна, со своим ужасным шиньоном, Роза Исааковна и старшая пионервожатая Людочка. Эта смотрит на меня со страхом и жалостью. А я так спокойно говорю - у нас свобода вероисповедания, я исповедую иудаизм и выполняю все предписания.

– Даже субботу?
– спросил Валера, улыбаясь, у него в институте был Рома Шварц, он никогда не появлялся по субботам.

– Хотите поймать? У меня суббота всегда была методическим днем. Советскому учителю полагался методический день.

– И что же они, эта тройка?

– Заахали, заохали, " вам не место, и так далее". Но времена были уже вегетарианские. А в партию я никогда не вступал. Они просто побоялись дать ход делу, через год наступало Тысячелетие их Православной церкви. И уже, вроде, полагалось быть верующим. Впрочем, это, как оказалось, не лучше.

– Да, наверное, не лучше.
– Валера вспомнил некоторых преподавателей в институте, которые, как говорили, прежде вели историю партии, а потом стали фанатичными верующими.

– Да, так вот, тогда в школе работало еще немало старых учителей.

– Где же сейчас эта Роза Исааковна?

– А вы как думаете, Валера? Догадайтесь с трех раз, - Хазин таинственно улыбался.

– Там же, где ваши друзья?

Хазин засмеялся.

– Даже с первого раза! Из вас что-то может выйти. Точно! Она уехала году в девяносто третьем. Она во время войны работала на военном заводе, там у нее была приличная пенсия, уважение, подарки к девятому мая. У них был свой клуб.

– Она, конечно, могла бы мне помочь. У вас есть с ней связь?

– Она умерла три года назад.

– Жаль

– Ей было восемьдесят три.

– Были же тогда и другие, может, они живы?

– Да, были. Работал здесь в то время военруком некий Николай Васильевич Сухарев, кажется, полковник в отставке.

– Я слышал о нем в музее, - сказал Валера.

Да? И что же вы о нем слышали? Впрочем, я и сам догадаюсь: ветеран, герой, подвижник. Так?

Курнаков кивнул.

– А вот я вам о нем расскажу. Это, скажу я вам, был экспонат. Голос зычный, командирский, все по уставу. Шаг вправо - шаг влево - считается побег. Дисциплина, строгость, как в казарме, выправка. На праздники он надевал свой китель, украшенный в основном юбилейными медалями. Правда, было у него пару реальных. Он и на фронт попал только в сорок пятом. Настоящих ветеранов уже тогда было мало. Вот мой отец прошел всю Отечественную, от звонка до звонка. Танкистом был.

Как-то девятого, хорошо выпив, рассказал, что когда их танковый корпус сформировали и отправили под Сталинград - по дороге они попали под бомбежку. Корпуса, - как ни бывало. Такое в книжках не пишут и по ТВ не показывают.

– Сейчас многое показывают, - осторожно заметил Курнаков.

– Да? Может быть, я телевизор не смотрю. Да, так вот этот историк задумал в школе музей создать, узнал, что здесь в октябре сорок первого формировалась то ли какая-то дивизия народного ополчения, то ли что еще - думали мемориальную доску повесить, собирались-собирались, писали бумаги, ходили, ходатайствовали, а тут раз - союз и приказал долго жить. Стало не до мемориальных досок. А военрук уже многое накопал про школу, помню, на партсобрании, году в восемьдесят седьмом, рассказывал нам про выпускников сорок первого.

– А кто ему помогал?

– Ребята, та самая старшая пионервожатая, Людочка, глупая такая девочка, смешливая, она потом закончила Пед и уехала куда-то с мужем, военным. Фамилий я не помню. А вот наша библиотекарь - Светлана Васильевна - выделила ему при библиотеке маленькое помещение, где он хранил свою папку.

– Светлана Васильевна? Наша заведующая библиотекой?

– Точно. К ней вам и надо обратиться. Хотя дело это - скажу честно - пустое. Ну, кого сегодня интересует все это далекое геройство? Да и после переезда мало что могло остаться. Но все-таки.

– А сам-то этот полковник жив?

– Нет, он умер в одночасье, в августе девяносто первого. Вот ведь совпадение.

– Да, совпадение. А родственники у него остались?

– Наверное, этого я не знаю. Кажется, у него была семья, вторая жена, что ли. Не помню.

Где-то в девяносто шестом, в марте, Хазин зашел в Учительскую, было обычное утро.

– Евгений Борисович, вы же учили этого парня, Вадим, кажется?
– спросила его тогда учительница биологии.