– Спортсмены есть? Шаг вперед.

Никто не двинулся.

– Ну-ка, ты, - гитарист подошел к высокому парню в пиджаке и вырвал у него из рук большой лист - приписное свидетельство. Посмотрел, кинул взгляд на парня.

– А говорите - нет спортсменов. Плавание - первый разряд.

– Так я хотел в ВМФ.

– Дед тоже хотел, да баба не дала. Шаг вперед!

Парень шагнул вперед и замер.

Другой десантник уже смотрел приписное у парня крепкого сложения.

– Ну вот, боксер, КМС, подходит.

Отобрали еще троих и вместе с пловцом и боксером увели к железным воротам, на которых какой-то белобрысый, коротко стриженный, в спортивном костюме, подрисовывал масляной краской большую красную звезду. Боксер нес на плече гитару, которую ему доверил певец.

И снова зеленые створки ворот с красной звездой.

На дворе казармы шла, вероятно, строевая. Совершенно не похожие на экранных парни в нелепо сидевших пилотках на обритых головах, в горбом стоявшей на спине форме, стучали сапогами и не в лад пели какую-то незнакомую песню. Позади них тащились двое в тапочках.

К призывникам подошел высокий смуглый кавказец, с черными усами, на нем были погоны с тремя лычками. Он сверкнул золотой фиксой и ткнул Алика прямо в значок с Ниной Хаген.

– Ты ее ымэл?

– Нет, - удивился Алик.

– А зачэм надэл?

– Любимая певица.

– Снэмы.

Потом он так же ткнул Хазина в его зеленую рубашку, оставшуюся от НВП.

– Ты зачэм это надэл?

– Старая уже, не жалко.

– Черэз год ты вознэнавидэш этот цвет. Снэмы.

В первые дни службы, как-то после ужина, Хазин сидел в кубрике на табурете и подшивался, когда дверь открылась, и в кубрик вошел аккуратный, подтянутый солдат, со штык-ножом на ремне, в надраенных сапогах, с привинченным комсомольским значком, сияющим знаком Гвардии и еще рядом каких-то значков на груди. Он словно шагнул с плаката. Это был секретарь комсомольской организации Боровков из первой роты, до дембеля ему оставалось около двух месяцев. Боровков рванул крючок ворота, ослепительно сверкнул белоснежным подворотничком и рухнул на первую койку у входа.

Полежав немного, он поднялся, оправился, сдвинул идеально поглаженную пилотку на левую бровь, а затем, посмотрев на Хазина, вдруг сказал с невероятной тоской.

– Если бы ты знал, солдат, как тяжело дослуживать последние месяцы.

Взвод чистил оружие на специальных станках, сержант Басов ходил за спинами и проверял качество. В руках у Хазина был какой-то кусок гладкой ткани. Она скользила по затвору и ствольной коробке, но никак не могла протереть их насухо - следы ружейной смазки блестели на частях АКМ

– Курсант Хазин, смените тряпку, - крикнул Басов, - такой тряпкой оружие не прочищают.

Хазин пошел к вороху и взял другую тряпку. Это был какой-то зеленый кусок, и Хазину показалось, что он ему что-то напомнил. Расправив тряпку, Хазин увидел явные следы карманов и вдруг отчетливо понял: это была рубашка для НВП, его собственная рубашка, в которой он приехал сюда, в часть. Он чуть не засмеялся, а потом своей же собственной рубашкой тщательно драил части своего АКМ и швырнул ее в специально стоявшую рядом корзину.

Первые звуки гимна Советского Союза, - и сразу: внимание, рота! Ро-о-ота, подъем!

Тело словно подбросило на пружине. В проходе уже натягивал брюки Вальцов, Хазин машинально застегнул пуговицы брюк и затянул узкий брезентовый ремень.

Дверь кубрика распахнулась: сержант Кныш возник в проеме и заорал:

– Время идет! Давлетов! Что как беременная корова! Живее, построение в коридоре. Асадов! Спишь, что ли? Дома отоспишься!

В коридоре, клацая пряжками, строилась вторая рота, бежали сержанты, опоздавшие выскакивали из соседних кубриков. Подобно смогу, поднимался густой мат.

Перед выравнивающимся строем вышагивал низкорослый старший сержант Шрайбер.

Х/б на нем сидела, как влитая, брюки подшиты, укороченные раструбы сапог были внизу сжаты в красивую гармошку, пилотка сержанта была надета с поля, как у Наполеона на картинках в учебнике истории, крючок ворота расстегнут, из-под него ослепительно белел узкий подворотничок.

– Первый взвод построен.

– Второй взвод построен.

– Третий взвод построен.

– Первая рота построена!
– крикнул сержант Шаломейцев, совсем мальчишка по виду, белобрысый и курносый.

Из каптерки вышел старший сержант Хусейнов, чеченец, глаза у него были мутные.

Он прошел вдоль фронта роты и внимательно посмотрел на обутые в тапки ноги курсанта Верзиева.

– Это чта-а?
– растягивая последний гласный, спросил с легким презрением старший сержант.

– Ноги натер, товарищ старший сержант.

– Гвардии старший сэржант.

– Гвардии старший сержант.

Продолжая гипнотизировать своим черным тяжелым взглядом курсанта, Хусейнов продолжал смотреть на его тапки. Курсант стал переминаться с ноги на ногу.