– Лучше ничего не мог придумать? – хмуро буркнул Юша, понемногу успокаиваясь.

– Так ведь помогло же!

– И надолго?

– Часа на полтора. А потом снова…

Слониха опять принялась трубить.

– Там осталось еще что-нибудь? – спросил кавказца дядя Толя.

– Только в запаснике у директора. Но он не дает. Вы, говорит, сами выжрете…

Я поглядел на Юшу и понял: были «пренценденты».

– Хорошо, – молвил шкипер весомо, – я сам схожу.

И он направился в сторону здания администрации.

– Сходи, сходи, – недовольно пробурчал себе под нос Ганиев. – Кому как не тебе. Сам споил, сам и расхлебывай.

Шкипер тем временем обернулся и громко окликнул меня:

– Чего застыл? Тебе что, особое приглашение? За мной – мелкой рысью!

Я пустился вдогонку и услышал, как за спиной довольно гыкнул Ганиев.

– Охо-хо, грехи наши тяжкие… – проскрипел шкипер, когда я его наконец догнал.

– Дядя Толя, а правда, что это вы слониху споили? – спросил я, отдышавшись.

– Почему слониху? И слона тоже. А тебе кто сказал?

– Да так, слышал…

– Понятно. Ты слушать-то слушай, да не все метлой разноси. Хотя тут никакого особого секрета нету. Это, как говорится, грех во спасение…

Так я узнал еще об одном случае из богатой Юшиной практики. Пару лет назад на наш южный город навалилась неожиданно студеная зима – с метелями, вьюгами, огромными сугробами и диким для нас морозом за минус тридцать. Я ее хорошо помню, поскольку отморозил себе нос и он долго болтался, как слива. Но речь не обо мне. Дело оказалось куда хуже. Как раз в этот год зоопарк приобрел супружескую слоновью пару – Маланью и Потапа, да еще одного маленького слоненка Митюху. Молодых слонов привезли прямо из Индии, ни снегов, ни морозов они, конечно, ведать не ведали. А тут – трубы в слоновнике полопались, девать животных некуда, обогревали, как могли. А как могли? Обогреватели, «буржуйки», одеяла – все это, что мертвому припарки. Вскоре Митюха не выдержал и приказал долго жить. Та же участь ожидала и Маланью с Потапом. Гликман бился в истерике…

– Тут я и вспомнил про «Полярную сову», – продолжил историю дядя Толя. – Ты за поселок Харп чего-нибудь знаешь?

Про поселок Харп я не знал ровным счетом ничего.

– Темнота, – констатировал шкипер. – Поселочек этот находится в Ямало-Ненецком национальном округе. Или, как мы его называли, Немало-Яицком, будь он трижды неладен. Слепили здесь деревушку в шестьдесят первом году, когда тянули «пятьсот веселую» стройку. Была такая, стройка 501, или «мертвая дорога». «Железку» зэка прокладывали в вечной мерзлоте. Рядом с поселком разбили лагерь для ооровцев…

– Для кого? – не понял я.

– Особо опасные рецидивисты. Сейчас там колония для «пыжей».

– Для кого? – снова переспросил я.

– Ты, блять, как чурка нерусская! Для пожизненно осужденных. Ну, я-то чалился не как бессрочник. У них там есть участки общего и строгого режимов, так вот меня на строгий угораздило залететь. Эта колония в Харпе и называется «Полярная сова». «Дальняк» из «дальняков», натуральный край света и тьмы. У нас говорят: «Дальше солнца не загонят, хреном в землю не воткнут». Насчет хрена – без вопросов. А вот «совушка» – она уж точно дальше солнца. Холодрыга такая, что глаза можно отморозить. И начальнички – зверье. То есть на моей памяти было несколько вменяемых, но это – исключение.

Когда я понял, что слоникам скоро кирдык придет, вспомнил я про «Полярную сову». В первую же зиму пришлось мне сурово поцапаться там с местным опером. Была у него, как нынче говорят, «манечка»: выбивать из арестантов явки с повинной. Не важно, было там у тебя чего, не было – колись до самой сраки. Кум отчитается, галочку поставит – а там хоть трава не расти. В принципе, зэку-«тяжеловесу» с хорошим сроком эта явка – что до звизды дверца. Признайся в какой-нибудь голимой краже, срок не добавят, в счет прежнего зачтут. А то еще и скостить могут – за «сознательное поведение и стремление к исправлению». Да только для порядочного сидельца такие явки – западло. По-хорошему за это раньше и брюхо могли вспороть. Сейчас – не то, но тоже не приветствуется.

Короче, стал меня «кум» на повинную раскручивать. Я – ни в какую. Буцкают – ноль внимания. По ходу, достал я его конкретно. Озверел опер. На дворе – зима лютая (а лютая – это градусов под полтинник), а он в «шизняк» гасит…

– Шизняк – это куда? – не понял я.

– Это не туда, куда ты подумал. Та дыра по-другому называется. А шизняк – штрафной изолятор. Камера голая, зусман долбит, как в холодильнике. Не зря говорят, что в холодильнике эскимосы отогреваются… Пятнадцать суток такого отдыха – и на погост через лазарет. Не, в натуре, без шуток. Кто там будет спрашивать?

Но помогло то, что я у «черных», у «братвы» был на хорошем счету. И грев ко мне с воли поступал, а это на зоне дело не последнее. Да не дрова, дурень: грев – это жрачка, курево, чай, наркота опять же. Короче, организовали мне дорогу на ШИЗО. Как говорится, сапоги-валенки: прапорщика купили, который за изолятором смотрит. Главное, что он мне таскал водяру да самогон. И знаешь: по холоду этот кир почти не долбит, только греет! «Кум» – в полном недогоне: по всем раскладам, кузьмич уже должен кони шаркнуть или кровью харкать, а он – ни в одном глазу! Пятнашка проходит – он меня через матрас…