Невзрачного вида мужичок, длинный и нескладный, со сбившейся рыжей бородкой, стоящий подле неё, то искоса, каким-то осторожным взглядом поглядывал на свою бабу, то изредка пожимал плечами, тем самым, как бы выражая с ней полное молчаливое согласие.

Хватать бы Савелию Наталью за руку, да бежать подальше от этой хаты, ведь именно отсюда начнётся такой поворот во сей его последующей жизни, о котором он не мог даже помыслить, но не суждено человеку знать свою судьбу наперёд и вместо этого он достал из кармана штанов несколько пятикопеечных медных монет, две протянул хозяйке. Глаза мужичка при виде денег заметно оживились, загорелись и, как показалось Наталье, он вроде бы, даже сделал попытку рачительно улыбнуться.

– Вот, купи глейчик молока и поляницу хлиба, - сказал Савелий бабе - Устали мы, промокли, да и голодные очень, за одно и вы с детишками пристроитесь с нами.

Наталья с Савелием, сидя за шатким скрипучим столом, в окружении хозяйских ребятишек, пили козье молоко из глиняных кружек с отбитыми краями, вприкуску с хлебом, хозяева и дети хлебали ложками молочную тюрю, с такой жадностью, что было слышно, как у тех и других потрескивало за ушами, да посапывали текущие носы у детворы.

Спать улеглись сразу после ужина, Наталья с Савелием на хозяйском топчане, хозяин с хозяйкой в повалку с детьми,на полу, присыпанном соломой. По обыкновению Наталья уложила Савелия к стене, сама легла с краю. Савелий уснул почти сразу, без задних ног, Наталья же ворочалась до самого рассвета. Сначала вслушивалась в перешёптывание хозяев, она даже чётко уловила несколько раз это слово - ''гроши'', потом в голову полезли нехорошие мысли, вдруг как хозяин, позарившись на савельевские копейки, задумает ''чёрное дело'', и чёрт же дёрнул того при таких нехороших людях доставать их на показ, да хотя бы действительно, деньги, а то так - мелочёвку, ничего ж подобного раньше никогда за ним не наблюдалось, как вдруг беспокойный сон сморил её, и, почти сразу, до слуха донёсся плач грудного ребёнка. Ей приснилось, что хозяйке приспичило рожать, Наталья вскочила на постели, растерянно увидела в темноте хаты, как всполошённая хозяйка проворно прошлёпала на выход, отчётливо услышала, что младенческий крик стал приближаться всё ближе и ближе, пока, наконец, в неверном свете нарождающегося утра увидела в дверном проёме хозяйку с ребёнком на руках.

– Во-от!
– закричала та, - подкинули. Як не лежала душа принимать вас, и на тоби! Куда теперя его девать? У самих мал-мала- меньше, скоро новым оброжусь. Вставайтэ, чуетэ. Ото, як хочитэ, цэ ваш прибыток!

В хате поднялся переполох, разбуженные дети, те, что поменьше, в голос испуганно заревели, Савелий со сна долго не мог понять, что произошло, а когда, наконец, понял, подтолкнул Наталью в бок:

– Ну, чего ждёшь, иди бери!

– И куда мы с им?

– Куда сами, туда и дитё!

Изначально Савелий рассчитывал добраться до Святого Креста. Они шли просёлочными дорогами, опасаясь погони, держались подальше от Зеленокумского тракта, постоянно не упуская из поля зрения берег реки Кумы. ''Теперь же, с появлением ребёнка, всё придётся менять'', - подумал он.
– ''Надо где-то оседать. Но где и как?''

День был воскресный. Заговорчески тихо шептала о чём-то своём река, на берегу которой они сидели.

– Распеленай дитя, хочу поглядеть, хлопец или девка?
– попросил Савелий.

– Зачем, шо это меняет?
– каким-то чужим голосом спросила Наталья.
– Нам от его надо избавляться. Такая обуза для нас. Куда мы с им? Може быть отдадим хорошим людям на воспитание, а, Савва, или в приют сдадим?

Савелий исподлобья посмотрел на свою спутницу, такою свою полюбовницу он видел впервые. Та сразу умолкла, опустила голову, но подчинилась и быстрыми, нервными движениями пальцев стала распеленовывать дитя.

– Мальчик!
– восхищённо прошептал он, склонившись над ребёнком.
– Хлопчик. Мужик! Ну, а теперь бери, - резко сказал он, - и швыряй в реку. - И концы в воду. Ну, чего ждёшь? Бери, сказал. Швыряй, чего ждёшь? Только следом сама полетишь. Собачонку, и ту жалко, а это ж человек. Зх, ты! Какое сердце надо иметь, штобы про дитя вот так. Добрым людям отдать, в приют, - уже с иронией в голосе проговорил он.
– Слухай меня. От сщас - скажу, и так отныне будет, потому шо я мужик, и я в ответе перед Богом и совестью, - он постучал кулаком в грудь, - и за тебя, и за него. Ты меня понялА? Сщас я пойду в село на базар. Самим надо кормиться и дитя чем-то кормить. А ты сиди тут и жди меня.

– Прикупи отрез тонкой холстины, - попросила Наталья, не поднимая глаз.

Он посмотрел тяжёлым взглядом на женщину, тело которой ещё вчера ласкал, которую называл коханой, а теперь откровенно ненавидел. Разве можно с этой женщиной начинать совместную жизнь, если в непредсказуемой жизненной ситуации она может повести себя подобным образом. Савелий круто развернулся и пошёл. Самка зверя, и та, никогда не бросит своего детёныша, а мы люди! Понятно, что ребёнок чужой, но в чём повинна эта безгрешная кроха, от которой уже единожды отказалась породившая его мать? Конечно, сегодняшнее положение беглецов незавидное, одному Богу известно, что будет завтра, но ведь когда-то всё с Божьей помощью наладится, должно наладиться, рано или поздно, так как потом жить с грузом нечистой совести в душе? Нет, ребёночка бросать нельзя, нельзя брать такой грех на душу.

Савелий ходил по базарчику, покупал необходимые продукты и думал, думал. Нет, ни за что и никогда он не бросит этого хлопчика.

Возле винной лавки внимание его привлекли подвыпившие мужики, которые что-то громко обсуждала. Он прислушался.

– Чудит барин, ой чудит!
– покачивая головой, прикрытой рваным картузом, съехавшим на бок, говорил невысокого росточка мужичок.
– Это ж додуматься только, прикупить кусок речки в самом, шо ни есть гиблом месте, иде она поворачиваить, а, Егорыч?

– Гроши е, ото и чудит, - согласно кивнул Егорыч, мужик, с заметно выпирающим из под простенького ремешка, опоясывающего темной расцветки толстовку брюшком. На голове его красовался картуз с высокой тульей, плисовые штаны в широкую синюю полоску были заправлены, несмотря на теплынь, в тяжёлые, обильно смазанные дёгтем яловые сапоги.
– А без грошей, шо ты зробышь?

– Балакают, шо артельщикам, которые зараз у него русло речки чистят, он хорошо платит,- вмешался в разговор высокий, худощавый мужичок, - со свалявшейся, давно нечёсаной рыжей, редкой бородкой, одетый в какие-то лохмотья, отдалённо напоминающие одежды и совершенно босой.
– Я б тоже к ему нанялся, - икнув, добавил он, - та токо куда мени с моею ревматизмой.