Хотя среди дворни был ещё один мужичок-мастеровой, каретных дел мастер по прозвищу ''Божеупаси''. Дело в том, что до приобретения фаэтона и ''линейка'', и бедарка (исковерканное местным диалектом двухколёсная повозка - бестарка), и те же лёгкие зимние саночки, находились под присмотром конюха и кучера, и при необходимости починкой их они же и занимались. С появлением фаэтона, да ещё на резиновом ходу, мороки прибавилось, нужен был уже специалист, и такой вскоре нашёлся. Невысокого росточка, с простоватым, одутловатым, землистого цвета лицом, мужичок, оказался мастером на все руки. Он тебе и плотник, и столяр, и слесарных дел мастер. Всё бы ничего, да частенько от него разило спиртным перегаром. Порфирий Егорович ни разу не поймал его на месте преступления, однако частенько, почёсывая затылок, под опущенным при этом по самые глаза картузом, хитровато вопрошал: ''Было?'' на что всякий раз получал скоропалительный ответ мастерового: ''Боже упаси!''. И совершенно непонятно становилось, почему Афанасий Серафимович строго-настрого наказал присматривающему за порядком приказчику, разве что стращать каретных дел мастера, но не более того. ''Сам такой!'' - впервые выслушав из уст хозяина наставление, подумал он тогда. И действительно, купец частенько уходил, как правило, в недельные запои, правда, последний, по случаю счастливого спасения на ярмарке, с ресторанными гуляниями, цыганами, да шумными выездами под Машук, затянулся на целых две.

Обязанности Савелия были несложными. На выездном фаэтоне он возил купца Ахвердова по необходимости для решения неотложных купеческих дел, но, кроме этого, каждое утро, за исключением выходных и престольных праздников (в церковь купец всегда ходил исключительно пешком, благо располагалась она неподалёку), он должен был отвести содержанку Афанасия Серафимовича в городскую женскую гимназию, а после полудня встретить и привезти домой. Вот это, режущее слух - ''содержанка'', как выразилась Наталья, по большому секрету, на ушко, по прошествии какого-то времени, когда та достаточно пообвыклась с присутствием рядом нового работника, которого надо было и покормить и обстирать, поначалу немного коробило слух, но Савелий не стал придавать этому особого значения, хотя вдобавок ко всему Наталья обстоятельно поведала о проживающей в особняке черкешенки Марьям много интересных подробностей.

Лет с десяток назад у купца Ахвердова был телохранитель черкес Шамиль. Так случилось, что в одной из дальних поездок в горы, на фаэтон напали разбойники. Шамиль спас своего хозяина ценою собственной жизни, прикрыв Афанасия Серафимовича телом от разбойничьей пули. Именно после этого случая в доме купца и появилась угловатая девочка-подросток кавказского обличия по имени Марьям.

Шло время, девочка росла и вскоре в обширных апартаментах хозяйского дома появилась новая жиличка, поговаривали, выписанная из-за границы француженка-гувернантка. Та, по рассказу той же кухарки, обучала Марьям ''разным культурным примудростям и манерам'', давала уроки французского языка и даже приобщала к игре на фортепьяно.

– Ото я прикинула, - доверительно наклонясь, шёпотом закончила тогда кухарка, пододвигая Савелию второе блюдо - тарелку гуляша с двойной порцией мяса, - не спроста всё. Ой, не спроста! Афанасий Серафимыч под себя басурманку растит.

Она легко поднялась и вышла из-за стола, несмотря на свои довольно таки объёмные пропорции, плавно проплыла к разделочному столу, покачивая крутыми бёдрами и из-за спины парня положила в хлебницу горку тонко нарезанного, как она любила говорить, ''по-ресторанному'', хлеба, как бы невзначай при этом касаясь своей пышной грудью плеча Савелия.

– Мужик он ещё в силе, особливо не сработался. Годок-другой, перекрестит девчонку в православную веру, та и сведёт под венец. Помянёшь моё слово, Савелий. Так и будет!

Савелию было совершенно безразлично, что там было на уме у Афанасия Серафимовича, его больше интересовало другое, вот это - ''не сработался''. Какая там работа у купца? Поди и чувала пшеницы на горбу не таскал. Зато когда понял, стыдливая краска залила лицо, хорошо хоть Натальи уже не было рядом. Его больше смущало откровенное поведение Натальи по отношению к нему самому. Всякий раз, когда она, с виду, вроде бы, случайно и совершенно без всяких задних мыслей касалась его толи руки, толи плеча, толи спины, он моментально заливался кумачовой краской, а вспыхивавшее внутри, ещё неразбуженное, и от того непонятное влечение кружило голову. Однажды он набрался духу и решился на невозможное для себя: пересиливая нахлынувшее волнение, попытался неумело притянуть её к себе и поцеловать в припухлые, такие зовущие губы. Но случилось непредвиденное: Наталья откинулась назад в его объятьях и посмотрела таким укоризненным взглядом, что он оторопел, да так, что аж во рту моментально пересохло. И прочитал тогда Савелий в этом взгляде: знать - не всё, что дозволенно женщине, позволено и тебе.

Вот так, изо дня в день, между ними устанавливались отношения, казалось бы, ни к чему не обязывающие ни его, ни её, но однажды родилась в голове Савелия шальная мысль примерять их, эти отношения, к той, которая каждое утро выбегала на крыльцо. Природный такт, подсказывал ему, что надо бы соскочить, подать черкешенке руку, помочь подняться в фаэтон. Но только от одной этой мысли он холодел. Как это сделать? И спасало в его положении разве только то, что место конюха на козлах, а потому руки, в момент посадки гимназистки в фаэтон, должны держать вожжи. Зато рукам своим, да и не только им, он дал волю в наполненной фонарным скрипом ночи, когда в предшествующий ей серый, ничем неприметный зимний день, Наталья, как-то заговорчески выдохнула в его сторону, пронзая нагловатым взглядом своих, слегка прищуренных, глаз:

– Ты сёдня на ночь дверь в комнату не зачиняй, я подтапливать перед сном приду. Холодать ночами стало, хозяин наказал.

А случилось это после полудня, когда он вбежал в комнату, расстёгивая на ходу пуговицы на новеньком дублённом полушубке: с утра подмораживало, даже срывался снежок, но после обеда выглянуло солнце, потеплело, с крыш потекло - обычная кавказская зима и он, изрядно вспотевший, решил обновить ''казачок'', тёплое суконное полупальто, отороченное серым каракулем понизу подола, рукавам и невысокому, обхватывающего шею вороту. В это время Наталья убиралась. Увидев его ещё в окне, она, тем не менее, вскинула на него наигранно удивлённые глаза, скрестив руки на груди, с зажатой тряпкой, которой вытирала пыль. И столько в них было плутовства, в этих серых глазах, и светились они такой хитринкой и чистый грудной голос, которым она просила не закрывать двери на ночь, всё это было настолько неожиданным, неестественным, наигранным, двусмысленным, что он всё понял и неровно задышал, но ответил растерянным голосом с расстановкой : '' Та я их николы не зачиняю! Кого мне бояться?''. И до самого вечера находился под впечатлением её слов, поначалу ожёгших нутро горячим пламенем, а потом спирающих дыхание в горле от осознания предстоящего.

После ужина, он, по обыкновению, пошёл в дворницкую поиграть в карты, зная, что там будет и Наталья. Она, и, вправду, сидела в уголке, поближе к керосиновой лампе, занятая вязанием на спицах. При его появлении она нисколько не изменилась в лице, даже не подала виду, а он, хоть и сидел так, что постоянно держал вязальщицу в поле зрения, старался как можно меньше поглядывать в её сторону. Внутреннее волнение не позволяло ему сегодня сосредоточиться, он часто ошибался, иной раз даже сбрасывал не ту карту, отчего напарник его Порфирий Егорович бурчал что-то недовольное под нос, а вечно проигрывающий Герасим, частенько похохатывал, подмигивал ''Божеупаси'' со словами: ''Это вам не с мухами возиться!''. И даже Наталья, постоянно придерживающаяся нейтралитета, сегодня не приметнула уколоть, подливая масло в огонь: ''Не расстраивайся, Савва, не везёт в карты, повезёт в любви!'' и впервые за весь вечер посмотрела на Савелия светлым, лучистым взором, от которого тот оторопел, словно был пойман на месте какого-то страшного преступления и от того, вконец, стушевался, поднялся и, сославшись на усталость, ушел.