Луи твёрдо знал, что должен как можно скорее выполнить задание и вернуться, но разве он мог предвидеть, что элементарно заблудится? Мелькнувший во тьме огонёк неожиданно привёл его к спасению. Как в сказке вырос перед ним уютный дом посреди неласкового пейзажа.

Его хозяйка тоже напоминала нереальное, эфемерное существо. Когда она одним движением вытащила его из губительного, мягкого холода в колючее тепло, он решил, что перед ним горная дева из «Хайди»*. У неё были такие же длинные белые волосы и печальный взгляд цвета какао. Разве что ростом она не вышла: Луи представлял горную деву высокой и статной, а ему под руку метнулась какая-то девчонка. Не сразу он разглядел в ней свою ровесницу.

Псевдо-имя Луи казалось ему дурацким, но оно первое пришло ему в голову и теперь, похоже, прилепилось намертво. «О настоящем придётся надолго забыть».

Он горько усмехнулся, вспомнив, как попал в сопротивление и как Жак пытался его убить в начале боя с немцами. «Интересно, почему он не сделал этого раньше? Хотел прикрыть Иуду, которого послал убить Азмарию и Аншеля?» При воспоминании о предателе мужчина скривился.

Хансу-Луи не нравилась политика Гитлера, но он не мог предать товарищей из роты. Даже тех, с кем у него не сложились отношения. Война слишком прочно связала их, и в отражении чужих судеб он видел свою. Они вливались в единую полноводную реку — судьбу поколения. Проклятого поколения.

«И почему я не успел сказать Азмарии, что дни, которые я провёл рядом с ней, бесценны?» Это было мучительно-счастливое время. Мучительное, потому что при всём уважении и благодарности к Азмарии он не мог полностью доверять ей: «Только в сказках служители церкви помогают вражеским солдатам. В чужой стране, где я захватчик, никто меня жалеть не будет». Счастливое, потому что он вновь обрёл свободу. Лживые газеты, радио и приказы командира остались в другой жизни. Здесь, в доме, он наконец-то мог разобрать накопившиеся мысли, не боясь, что кто-то помешает, заглянет через плечо.

«Это был подарок судьбы. В одном я ошибся: нельзя было верить, что всё закончится хорошо. Я расслабился, потерял бдительность, и вот что из этого вышло, — он перевёл взгляд на мальчика, который стонал и метался во сне. — Что ждёт нас дальше? Нет, лучше не думать об этом. Надо решать проблемы по мере их поступления. Главное, выбраться из Альп, а дальше… Что-нибудь придумаю».

Одно он знал точно: дороги назад нет. Для себя он решил, что уйдёт с этой войны, но он понимал, что это не массовый выход, что все немцы как один не бросят оружие, и это наполняло душу скорбью. Он взвалил на себя заботу об Аншеле как добровольный крест. Это стало его единственной надеждой на искупление грехов.