Внезапно, чудовищно поздно, Гуппер осознал, что хочет жить. Что хочет перестать ныть и начать расти, исследовать неизведанное, ходить новыми тропами, увидеть и понять всё на свете. Это осознание зародило в его душе страх, такой привычный, но, в тоже время такой новый. Гуппер понял, что боится умирать.

Пустоту сдуло мощным взрывом. Её место заполнили панически роящиеся мысли. Как же так. Я только начал свой путь. Я не хочу чтобы всё закончилось. Я не хочу, чтобы меня запомнили ноющим бесполезным сопляком.

Он обнял Энни и прошептал:

– Прости меня за то, что я был таким бесполезным.

Слезы покатились из его глаз. Он и не пытался сдержать их. Он просто неотрывно следил, как мощная рука заносит над его головой тяжелый топор.

Внезапно над оврагом раздался оглушительный, подобно яростному грому, голос:

– Остановитесь, четвероногие бестии!
– от раскатов этого рыка закачались деревья.
– Отступите, если хотите жить!

Кентавры замерли, занеся свои клинки над головами.

– Бегите, хищные твари!
– продолжал громыхать голос, - Пока на вас не обрушился гнев поборников свободы и справедливости!

– Покажи себя!
– зарычал лысый кентавр, опуская молот.

Над оврагом раздалось какое-то шуршание, а затем долгий протяжный вздох.

– Вы слишком медлили.

На землю, перед самым носом Гуппера плюхнулось что-то некрупное и пятнистое, и, отскочив, словно надутый бычий пузырь, налетело на ближайшего из кентавров. Четвероногий воин испуганно заржал, но его крик быстро превратился в сдавленное бульканье. Ноги бедолаги подкосились, и он рухнул в грязь, а пятнистое нечто перескочило к следующему.

Поднялась паника. Кентавры ржали и кричали, размахивая оружием. Лысый предводитель пытался призвать к порядку и спокойствию, но видя, как товарищи падают один за одним, войны паниковали всё больше и больше.

Гуппер удивленно смотрел, как пятнистый ответ на его отчаянные молитвы терзал перепуганный табун.

– Чего замерли, - над ухом паренька раздался такой знакомый и такой нежданный голос.
– Рвем когти! Все за мной.

Гуппер перевел свой взгляд на хозяина голоса. Из-под плетенного эльфийского плаща, который так легко спутать с переплетением теней или опавшей листвой, на него смотрели воспаленные глаза Мартина.

– Ну же, - прошипел Странник и схватил ошеломленного паренька за руку.
– Быстро!

– О Артемида, - раздался благоговейный голос Фола, - ты даешь мне еще один шанс?

Странник замер, смотря на гнедого кентавра и нервно покусывая нижнюю губу.

– Ты, - сказал он после нескольких мгновений раздумий, - хватай этих и дуй за мной.

Гуппер почувствовал, как сильные руки поднимают его и Энни над землей. Он до боли в глазах пялился на Мартина, боясь, что тот исчезнет, как призрак, как видение.

Странник отпустил руку паренька, развернулся и быстро помчался по дну оврага, ловко лавируя между павшими и панически скачущими кентаврами. Фол рванул следом.

– Ты куда?
– заревел лысый, но его рев потонул в оглушительно звонком девичьем хохоте, который лился из смертоносного пятнистого комка.

Прижимая ребят одной рукой к своей груди, кентавр скакал следом за стремительной фигурой, нанося короткие удары кинжалом каждому четвероногому войну, который оказывался на его пути.

Вскоре звонкий хохот и отчаянное ржание остались позади. Мартин вывел путников из оврага и углубился в лес. Он больше не бежал, а медленно шел подле кентавра, пытаясь восстановить сбившееся дыхание. Гуппер молча таращил на него глаза, безвольно болтаясь под мышкой у Фола.

Он все еще не мог поверить в произошедшее, но медленно, робко отвоёвывая себе место в его переполненной мыслями голове, приходило осознание.

Гупп оторвал взгляд от спины Странника и посмотрел на свои руки. Пальцы дрожали, вторя бешено колотящемуся сердцу. Он чувствовал как кровь стремительно несется по его венам, разнося это осознание в каждую мельчайшую частичку его тела. Когда эта мысль наконец добралась до языка, он поднял глаза на не менее ошеломленную Фиалку и спросил:

– Я... Я жив?!

==========

Холодный, уже по настоящему зимний ветер шелестел пожухлой листвой, что в изобилии укрывала землю. Черные тени облетевших деревьев, отбрасываемые тусклым светом едва пробивающейся через пелену облаков луны, гротескными костлявыми руками тянулись к горлу уставшей и перепуганной Энни.

Её сердце все еще бешено колотилось в груди, отдаваясь грохотом в висках и дрожанием на кончиках пальцев. Сейчас, впервые за несколько последних месяцев, ей хотелось расплакаться. По-настоящему, навзрыд. Реветь, захлёбываясь собственными слезами, цепляться руками за тех, кто сильнее. Но не от безысходности и горя.