Поэтому я ушла и так и не услышала конец разговора, а Ренни сердилась на меня весь вечер. Но через три недели, когда у колледжа начались занятия, Брант Уилсон оказался среди папиных студентов в своей извечной квадратной шляпе с пером ворона.

Глава 8

Когда начались занятия, все, кажется, утихомирилось, начиная от погоды и поселенцев и заканчивая Офисом Поселений. Все пошло своим чередом. Папины студенты начали, как и раньше, приходить на занятия и задавать ему особые вопросы, с которыми не могли разобраться сами. Хью собрал вещи и отправился на восток, в университет к Чарли и Питеру. Декан Фарли пытался уговорить его остаться, но Хью пояснил, что он не ищет замену колледжу Ривэрбенкс, расположенному на Северных Равнинах.

– Мне просто нужно то место, где я смогу учиться, - сказал он.
– Если я останусь здесь, половину уроков будет объяснять мне мой отец, а мне это не нужно.

Ренни осталась дома. Она уже закончила школу и теперь должна было либо поступить в колледж, либо начать работать. В колледж Ренни не хотела, но и подходящую работу найти она не могла, несмотря на все ее старания. Наверно, причина была в этом, что она сразу всеми начинала командовать, а ни один начальник не позволял ей делать это. Но допустить, чтобы кто-то - хотя бы поначалу - командовал ею, Ренни не могла. Мне казалось, что в этом причина ее неудач, но я благоразумно держала эти мысли при себе.

И, как потом оказалось, я правильно сделала, потому что я сильно заболела, и Ренни начала ухаживать за мной, помогая маме. Я даже думать не хотела о том, насколько жалкой стала бы моя жизнь, если бы я дала Ренни повод на меня сердиться - она бы обязательно отыгралась. А я и так была достаточно жалкой из-за своей болезни.

Началось все с того, что Корри Бергстон пришел в класс с сильным кашлем. И почти все подхватили его болезнь: мы с Ланом не были исключением. Лан проболел неделю, как и все остальные мои одноклассники, и вернулся в школу. А вот мне так не повезло. У меня сильно разболелось горло, а потом меня бросило в жар, и я несколько недель чувствовала ужасную слабость. Мама позвала одного доктора, потом другого, но они ничем не могли мне помочь. В конце концов у моей постели побывали почти все профессора из колледжа и даже министр. Поначалу мне хотелось, чтобы они все ушли и оставили меня в покое: слишком уж мне было плохо - болело все тело, и я чувствовала невероятную усталость. Но потом, сквозь туман в голове, ко мне пробилась мысль, что я, наверно, заболела очень сильно, раз ко мне приходят все эти люди, которые читают заклинания и дают ужасные на вкус зелья.

Когда мне наконец-то стало легче, я спросила у мамы, что со мной происходит.

– У тебя ревматическая лихорадка, Эфф, - тихо сказала она.
– Это очень опасная болезнь, но худшее мы уже преодолели. Теперь нам надо быть очень осторожными.

– Надо быть осторожными?
– переспросила я.

– Ревматическая лихорадка остается в теле, даже когда ты начинаешь чувствовать себя лучше, - объяснила мама.
– Тебе нужно будет долго лежать в постели, чтобы она не вернулась.

– То есть я могу снова заболеть?
– спросила я.

Мама кивнула.

– Да, и болезнь может стать еще хуже, чем раньше, - сказала она. Ее голос дрожал, и я понимала, что это очень серьезно.
– Лихорадка может ослабить твое сердце, несмотря на все наши зелья и заклинания. Ты можешь даже умереть. Поэтому тебе нужно лежать тихо и не двигаться. Понимаешь, Эфф?

Я кивнула. Мама, казалось, хотела сказать что-то еще, но я откинулась на подушку и притворилась, что хочу спать. Тогда мама подоткнула одеяло и поцеловала меня на прощание. После ее ухода я долго лежала без сна и думала.

Мысли все еще путались, но я поняла то, что мама пыталась мне сказать. Я могу умереть. И теперь мне казалось неправильным, что все эти доктора и волшебники прикладывали столько усилий ради меня. Ведь если бы они знали, что я тринадцатая, они бы, конечно, не пошевелили и пальцем, чтобы спасти меня. И вдруг я подумала: "А может быть, им просто все равно". Я прожила здесь пять лет и успела понять, что Мельничный город во многом отличался от Хельванского Побережья. Здесь до сих пор никто не поднял из-за меня шум. Никого не интересовало, какая я по счету в семье, и всем, кажется, было все равно. У нас дома все беспокоились о Лане, потому что он был седьмым сыном седьмого сына. Но здесь на это тоже не обращали внимания. Только Офис Поселений постоянно говорил о Лане, считая, что он может решить любую проблему, - но это и все. Получается, если я буду держаться подальше от Офиса, со мной все будет в порядке.

Правда, в этом году я никак не могла попасть в Офис Поселений, даже если бы захотела. Мама на полном серьезе сказала, что я должна еще долго лежать в постели. Я провела дома почти весь год и пропустила всю школу. Поначалу я хотела догнать своих одноклассников и пыталась заниматься дома: Лан рассказывал мне о том, что они проходили в школе. Но в конце-концов мне пришлось все бросить, потому что мама не хотела, чтобы я занималась весь день. Она боялась, что лихорадка повредит мой мозг, и я снова слягу. Мне было очень жаль прекращать занятия. Сначала было интересно лежать в постели и ничего не делать, но потом, когда я привыкла к этому, стало ужасно скучно. Мне пришлось несколько месяцев лежать в постели и почти не вставать. Ходить в школу, и то гораздо лучше.

Братья и сестры пытались подбодрить меня, но они все, кроме Ренни, почти весь день проводили в школе. А потом им надо было помочь маме хозяйству. У них просто не хватало времени, чтобы зайти и развлечь больную сестру. Пару раз заходили одноклассники, но так уж получилось, что девочек я почти не знала, а мальчики чувствовали себя неловко оттого, что им приходилось навещать девочку, особенно после того как они увидели, что у меня нет никаких интересных шрамов.

Я бы, наверно, завыла от тоски, если бы не Ренни и Лан. Каждое утро Ренни несколько часов читала мне вслух. И - вот что странно!
– она ни разу не пожаловалась. По крайней мере я этого не слышала.