Я заезжаю по тропинке к тому самому месту, где раньше было кирпичное высокое ограждение — оно же и осталось на месте, а вместо дома, к сожалению, лишь ровная поверхность.

— Куда ты меня привёз?

— Здесь умерла моя мать. Здесь погиб мой отец. Здесь я потерял свою девушку.

Кирпичные стены, полусгоревшие деревянные планки и прочий мусор, а затем переводит взгляд на меня. Я останавливаю машину возле ограждения, пожимаю плечами и говорю:

— Смерть у нас в крови.

Она, кажется, ошарашена. Немудрено. Я сам до сих пор в ужасе. До последего надеюсь, может, я сплю, а когда проснусь, Джуди лежит в больнице, после операции на сердце. Мне придётся её навестить. Я увижу её, скажу, что все будет хорошо, и что она умница, пережила такую сложную операцию.

Нет. Это не сон. Лишь пустые надежды.

Хватит мечтать, Кью. Ты уже далеко не ребёнок.

Мы вылезаем из машины и медленно идем по направлению к этой самой поляне. Ветер пытается сдуть нас с ног, сделать так, чтобы мы потеряли равновесие. Сэм цепляется за рукав моего пальто, закрывая половину лица шарфом. Её глаза прищурены, брови нахмурены. Я прекрасно её понимаю, в данный момент мы оба хотим очутиться у камина с кружкой чая в руках.

— Знаешь, у меня идея! — прикрикивает Сэм, пытаясь перекричать ветер. — Вернёмся в машину, ладно?

Нет. Не ладно.

Мы стоим ещё минут пять, она терпит изо всех сил, держит меня за руку, я считаю её героиней. Она стоит на месте, не двигаясь, ради меня, молчит. Ждёт, пока я осмотрю каждый сантиметр земли в этом дворе. Я вырос здесь. В этом доме погибла моя семья. Затем я сжёг дом, но легче-то мне от этого не стало. Когда люди умирают, их закапывают в землю, затем приходят выплакаться на их могилы. Я сжёг дом в надежде, что больше никогда о нём не вспомню. Но даже если у могилы не будет надгробного камня, родной человек всё равно придёт к ней по памяти. Так действуют воспоминания — ужаснейшее бремя, камнем свалившееся на мои плечи. Меня терзают сомнения, я хочу забыть все ужасные вещи, случившиеся в этом доме, никогда не вспоминать о том, как отец избивал меня в детстве, а когда мать заступалась за меня, он бил и её тоже. Хочу забыть, как Джуди умерла на моих руках, окрасив мои ладони в алый цвет. Но воспоминания играют с нами в мрачные и злые игры.

Я наконец решаю развернуться, потащить Сэм за собой и залезть в машину.

— А как же собака? — тяжело дышит она, пытаясь не закашлять. Снимает шарф, греет руки своим тёплым дыханием. Я качаю головой, может, это было глупой затеей? Нам следует вернуться. Найти собаку — значит сыграть в лотерею, где из тысячи билетов нет ни одного выигрышного.

К тому же, я понимаю, что забыл сказать Сэм о местонахождении моей прошлой квартиры во многоэтажном здании. На той крыше я и оставил собаку. Дверь, ведущую туда, не закрыл. Специально. Вдруг собаку найдут. Или она выберется сама, и будет скитаться по улицам до конца своих дней. Всё же лучше, чем смерть.

Я завожу машину, чтобы прогреть салон. С каждой секундой ноги Сэм дрожат всё меньше. Нужно принять решение, но порой это так трудно. Почему людям вообще следует делать постоянный выбор? Яичница с беконом или с курицей? Кофе или чай? Выбор, связанный с ублажением собственных потребностей намного легче, нежели всё остальное. Чаще всего мне хочется, чтобы решали за меня. И тут я вспоминаю, что я не один в этой машине.

— Сэм! — гавкаю я, от чего она вдруг резко дёргается. — Едем домой?

— Ты обещал Ариэль игрушку, — вспоминает Саманта.

Она права. Я твёрдо решил привезти Ари живую собаку. Решено, мы едем в город. Вдруг, получится?

— Ты напряжен, — замечает Сэм и тянется к бардачку. Едва она касается дверцы указательным пальцем, как ей на ноги вываливается куча стареньких кассет, знаете, такие были в далёких 90-х. Она долго перебирает их ловким движением пальцев, удерживая между ними по четыре пластиковых кассеты. Может, она фокусница?

Спустя какое-то время она взглядом указывает на руль. Мы ведь по-прежнему стоим. Девушка, шевельнув бровью, говорит:

— Мы едем, нет?

Я нажимаю на газ. Машина уже достаточно прогрета, поэтому мы вылетаем на трассу и мчим прямо в город. Саманта засовывает в магнитолу одну из кассет и блаженно улыбается, откинув голову назад и закрыв глаза. Я с интересом изредка поглядываю на это зрелище. На весь салон раздаётся громкая музыка, и Сэм начинает петь, как сумасшедшая, весело дёргая головой и всем телом.

— Во-о-о-т из ла-а-а-в!!! — орёт, как ненормальная. — Бэби, донт хёрт ми, донт…

— Так, хватит, — я резко обрываю её и вырубаю громкую музыку. Кассета резким движением вылетает куда-то на заднее сидение. Она грустно хмурится, а по выражению лица можно заметить — она хочет меня убить, совершенно точно. Но я, сам того не замечая, начинаю смеяться. Она вдруг меняет выражение глаз с убийственно-холодных на радостные и тёплые. Её карий цвет согревает мою душу изнутри, наполняя её теплом, словно мне внутрь залили горячий чай, обжигая внутренности. Я пытаюсь привыкнуть к этому ощущению внутри, но оно греет недолго. Вскоре Сэм портит момент своим последующим вопросом:

— Как она умерла?

Бам. Радости на душе как ни бывало.

О ком она спрашивает? О матери или о Джуди? Но не успеваю я спросить, как Сэм добавляет:

— Твоя мама.

Я вспоминаю лужу крови, которая тошнотворной красной струйкой текла по белому кафелю в ванной комнате. Мне было всего пять лет, а я уже получил тяжёлую психологическую травму и кошмары на ближайшие десять лет.

— Мой отец — крупный землевладелец. Мама же была обычной домохозяйкой, ну, не считая того, что она писала книги. Её звали Сэм, как тебя, — я едва заметно улыбаюсь, вспоминая, с какой заботой мать смотрела на меня по утрам, переворачивая очередной блин на сковородке. В нашем доме всегда пахло выпечкой и её сладкими духами, когда она была жива. Еще она частенько любила распевать различные песни, пританцовывая на ходу.