– Про девушек говорят – у них короткая память. Значит, ты настоящая девушка?

Он любил сказануть что-нибудь такое и ждать, пока краска не начнет покрывать кончики ушей, перетекая на щеки и шею. Влад Сосновский обладал удивительной способностью издеваться, даже когда пытался говорить комплименты, и я еще ни разу не смогла понять, зачем ему это. Лучше не отвечать, сам отвалится.

– Эй, Морозова, я с тобой говорю! – крикнул он в спину, когда я попыталась ускориться.

Не отвалится.

– Что тебе?

– Какая сердитая. Мы на одном курсе учимся вообще-то. – Он снова зашагал рядом, нарочно невпопад, чтобы ударять меня плечом.
– Помоги мне с проектом по макроэкономике, а я взамен угощу тебя обедом.

В его улыбке скрывалось не злое, а хитрое, но если я что-то и знала о Сосновском – даже самых безобидных его словах всегда таился подвох. Влад был гением во всем, что касалось учебы – то, что мне давалось с зубовным скрежетом, он решал, даже не глядя. И это ему вдруг понадобилась помощь с проектом?

– С каким? С которым ты справился еще на прошлой неделе?

– Мне вернули его на доработку. Хочешь – сама посмотри.

Он порылся в рюкзаке и сунул мне под нос папку.

– Все честно.

– Ага, как же. – Взять папку в руки значило повестись, и я, проигнорировав, свернула в галерею, хотя от нее топать было гораздо дальше, чем напрямик.

– Морозова-а!

Он не стал догонять, но в аудитории все равно плюхнулся на ряд за мной. Пф, какая от меня помощь, если я сама чуть осилила теоретическую часть, а впереди еще вычислений как отсюда и до автобусной остановки. Кто бы мне самой помог. Сосновский бросил на стол записку, и я смахнула ее в сумку, чтобы не мусорить.

Незаметно достав телефон, я набрала Тёме сообщение с извинениями, но отправить не смогла, зависнув пальцем над экраном. Разве так уж важна моя обида, если Тёма, как бы сильно я не сходила по нему с ума, все равно оставался самым близким мне человеком? Мы держались друг друга, какие бы ни бушевали ураганы. Когда в старших классах умерла его мать, я неделю не вылезала из его дома, смотрела за ним, как за ребенком: поел ли, уснул. А когда Тёмыч сказал: «Давай свалим подальше», бросила в тот же день подработку и проехала с ним автостопом пару тысяч километров в один конец, пока родители не обратились в полицию. Меня могли сколько угодно запирать в наказание в своей комнате – Тёма все равно забирался через балкон, чтобы притащить попкорн и диск с новым фильмом. Он мог бы быть моим братом-близнецом, если бы не тот факт, что я любила его совсем не сестринской любовью. Но он не был виноват! И сейчас хотел разделить со мной совсем не горе, а большое счастье. И вместо того, чтобы поддержать, я написала: «Прости, Тёмыч, я в полной заднице с проектом, так что пусть твоя художница слопает за меня кусок пирога». Хорошенькое дело.

«Не пойду», - попробовала я опять себя убедить. Не слишком-то успешно, потому что даже от мысли пахнуло предательством.

Тёма словно услышал меня, потому что прислал в чате:

«Не забудь, в семь! Хочу поскорее познакомить двух моих самых любимых девушек!»

Придурок! Сказала же ему не называть меня так! Но свое сообщение все же удалила.

Как сложно… Придется отказаться от стольких дорогих и нужных привычек. Курить одну на двоих сигарету, когда у самой еще полпачки. Звонить среди ночи, потому что приснился дурацкий сон. Внезапно находить в своем кармане шоколадку, когда совершенно точно знаешь, что ничего не покупала. Разве справедливо отбирать у меня лучшего друга всего через какую-то пару недель романтических отношений? Эй, вселенский разум, мы были с ним вместе почти пять лет, это, простите, что-то да значит!

Хрен ей, по-настоящему разозлившись, я толкнула размышления в другое русло. Я не отдам Тёму какой-то там художнице, пусть она хоть тысячу раз красивее меня. Разве это преграда? Так, трухлявая ветка, перешагнуть через которую – плевое дело для человека, готового ради своей любви взять с разбегу Эверест. А я готова. Ну, почти…

Укрепившись в своей мысли, после пары я двинулась в деканат, чтобы забрать заказную корреспонденцию для доставки – приходилось подрабатывать, чтобы оплачивать крохотную квартирку поближе к кампусу и не ездить через полгорода домой. Тёме повезло больше, потому что удалось втиснуться в общежитие, но мне нравилось просыпаться и засыпать без мельтешащей перед глазами соседки, так что приходилось вкалывать.

– Сегодня только пара писем, - мне сунули небольшую стопку.

Исторический, медицинский… блин, дизайна нет. Придется выкручиваться.

Когда в запасе осталось только одно письмо, я двинулась к корпусу дизайнеров – у них там все было не как у людей: народ толкался на газонах с огромными планшетами для рисования, в холле торчала жуткая фигура, чтобы собрать которую, наверное, пришлось перерыть пару помоек в округе. Даже у деканата стены были увешаны странными картинами из камней. Как-то в ожидании секретаря я потрогала один – и он отвалился…

– Лера! – позвала меня Анжела Владимировна. Она тут же скрылась за дверью. – Положи на стол, я сейчас!

На столе у нее уже красовалось пару башен из бумаг, и я приткнула письмо под монитором. Не зная, что делать, я покачалась с носка на пятку. Нужно было непременно задержаться, чтобы она заметила – письмо-то для социологов, но Анжела Владимировна уже с головой погрузилась в шкаф, пытаясь что-то найти.

– У вас сегодня настоящий завал, - сказала я.