Это была на удивление здравая мысль. Многие люди действительно верили, что подлость и коварство присущи демонскому отродью, что по-другому они жить не умеют. Однако Рандарелл не проклинал всех Спустившихся разом, он пытался найти оправдание их поведению. Но легче мне от этого не становилось, потому что главной причиной парень называл Сайтроми и его родственников. Фактически, мою семью.

– Я рада, что ты так думаешь, - сказала я другу. И не могла отделаться от ощущения, что когда-то в будущем и без того омрачённое отношение Рандарелла будет лишь ухудшаться. А значит, образ фанатично размахивающего книгой служителя был не таким уж призрачным.

– Ходит миф, будто Терпящая создала какое-то оружие, способное усмирять бессмертных, - мрачно изрёк юноша. – В помощь нам, людям, потому как предвидела, какие проблемы принесут худшие из Её детищ. Но звучит неправдоподобно. Сказка, придуманная для воодушевления уставших душ. Недостижимая мечта, которую так хочется воплотить в реальность…

Подобные разговоры между нами случались нечасто из-за занятости. Но когда нам выпадало свободное время, мы проводили его вместе за рассуждениями и беседами. Обычно друзьям со стажем положено предаваться воспоминаниям, но я и Рандарелл не говорили о прошлом. Оно было неинтересно. Зато будущее с его загадками и открытыми возможностями, гипотезы и банальное философствование затягивали нас с головой. Каждодневные мелочи также попадали под наш пытливый взор. Мы болтали за промыванием пробирок или во время совместного похода в ближайшую травную лавку, за пятнадцатиминутным обедом или перед сном. На самом деле, если так подумать, я знала Рандарелла не больше пары месяцев (если суммировать дни всех наших встреч), но чувствовала, будто прожила бок о бок с ним, по меньшей мере, лет пять. Наверное, юноша думал так же, потому что в лагере для выживших ни с кем больше так тесно не общался. Иногда служитель вспоминал своего товарища, которого взяли с собой прочёсывать остров в поисках следов сбежавших демонов, и обещал, когда тот вернётся, познакомить нас.

– Ташеф – тот ещё задира, - щебетал мой друг. – Но когда рядом девушки, он превращается в такого галантного зазнайку, что аж зубы скрипят.

– Ты рассказывал ему обо мне?

– Да. А почему ты спросила?

– Любопытно стало, кому из своих друганов ты разглагольствуешь о какой-то там Умфи, - я игриво толкнула парня в плечо.

Служитель расплылся в улыбке и что-то смущённо пробубнил под нос. В эту самую секунду он мог бы показаться стороннему наблюдателю настоящим скромником. И хотя Рандарелл являл собой пример воспитанности и порядочности, мало кто сейчас поверил бы, расскажи я, как горели глаза юноши, когда он загораживал меня своим щитом от атак чудовища. Тогда мой друг словно взлетел выше своей макушки, преобразившись из простого парнишки в по-настоящему сильного и отважного мужчину. Его повзрослевшее лицо не выходило у меня из головы. В тот вечер Рандарелл забыл, что такое страх, и просто действовал, решительно и без лишних раздумий.

– Это был геройский поступок, - сказала я ему, на что получила стандартный ответ:

– Я сделал то, что должен был.

– Я так не думаю. Мне известно, что твои жизненные принципы требуют от тебя помогать всем, кто в этом нуждается, но одно дело подставить плечо пострадавшему, а другое – закрыть собой жертву и тем самым самому стать возможным смертником. Ты поставил мою жизнь выше своей, хотя я ничем не заслужила подобного обращения, и для меня это бесценный поступок.

Юноша сидел на пеньке и разглядывал муравьёв, копошившихся прямо под его ногами. Минуту он молчал, раздумывая над ответом. Мои слова, должно быть, показались ему приятными, но чересчур лестными, потому как вместо бессловесного любования похвалой он вдруг начал приравнивать заслуги к обыкновенным вещам.

– Мне радостно осознавать, что ты так высоко отзываешься обо мне, но я, правда, не сделал ничего из ряда вон выходящего. Любой служитель Церкви на моём месте обязан был поступить точно так же, - он открыто посмотрел на меня, и в лучах встающего солнца его глаза показались почти серебряными. – Если бы служители пренебрегали этим долгом или выполняли его через раз, это развалило бы нашу тесную общину, заразив аморальностью, которую из-за укоренившейся привычки считали бы нормой. Этот долг мы, воины человечества, исполняем всю свою жизнь. Каждый, кто вступает в Lux Veritatis, отдаёт себе в этом отчёт. Это путь Терпящей, любящей своих детей, то есть нас, людей. Мы провозгласили себя проводниками Её воли.

– А если бы меня спас не служитель Церкви, а мимо проходящий крестьянин, его бы похвалили за отвагу? – я упрямо сложила руки на груди, стоя ровно (Юдаиф, должно быть, отнеслась бы к этой позе более скептично) и глядя на собеседника сверху вниз. – Наверняка, о нём отзывались бы, как о достойном смельчаке, загораживай он меня так же, как и ты. Тогда почему того же нельзя сказать о тебе? Только лишь потому, что ты служитель Церкви? Что это за двоякая мораль, которая в одинаковых ситуациях по-разному оценивает людей разных сословий? – Я перемялась с ноги на ногу, задумчиво подняв голову к небу. – Это неравенство проявляется и в обратном случае. Представь, что служитель вдруг спасовал и убежал, и жертву демона убили. Служителя, само собой, обвинят в нарушении обета, назовут трусом и, в лучшем случае, погонят с позором из ордена. Но окажись на его месте не представитель Церкви, и никто не посмел бы его осудить.

– Прилюдно – нет, но в глубине души каждый понимает, что, если человек может помочь своему собрату, он обязан это сделать, - сказал Рандарелл, почёсывая правое ухо. – Если прохожий мог спасти жертву, но из-за страха за свою жизнь просто убежал, его не казнят и не посадят в тюрьму, но мнение людей о нём ухудшится.

– Ты смешиваешь похожие, но не идентичные детали. Сравни две ситуации. Ты идёшь мимо озера, в котором тонет человек. Ты умеешь плавать и можешь спасти его. Это в пределах твоих возможностей, и никто не требует от тебя мер, которые превышают их. Если ты пройдёшь мимо, тебя справедливо обвинят в бессердечности. Если спасёшь – ты выполнишь свой долг. Этот поступок всё равно достоин похвалы, но никто не назовёт тебя героем и не наградит орденом за отвагу. А теперь представь, что ты идёшь по берегу разбушевавшегося моря. В нём тонет человек, но ты уже задумаешься, лезть ли спасать его. Вероятно, ты просто утонешь вместе с ним. А, может, вытащишь его. У тебя есть выбор. Но никто не осудит тебя и не назовёт трусом или жестоким, если ты откажешься ставить свою жизнь на кон для спасения другой. Общечеловеческая мораль не обязывает тебя делать это, - я развела руки в стороны и глубоко вдохнула свежий утренний воздух. – Возможно, твоя собственная мораль требует этого. Если ты спасёшь человека и останешься при этом в живых, тебя смело можно назвать героем и наградить орденом, потому как ты выполнишь поступок, превышающий требования морали общества.

– Но именно такие нерациональные, рискованные поступки делают нас существами с совестью и глубокими духовными качествами. Они отличают нас от других созданий Матери Нашей, - заметил Рандарелл.

– Да, это так. Но не это сейчас важно. А то, что твой поступок в Байонеле мало чем отличается от спасения утопающего в море. И потому ты достоит награды, не важно, являешься ты служителем Церкви или нет. А потому…

Я стремительно наклонилась и чмокнула его в щёку. Парень от неожиданности подался назад и едва не свалился с пенька. Он инстинктивно приложил руку к щеке, и уши покрылись красными пятнами.