Девочка забрала куклу, поблагодарила фею, обещав всем рассказать, какая она красивая, и ускакала прочь.

– Теперь её подружки тоже будут меня эксплуатировать, - но несмотря на ворчанье Спустившаяся выглядела довольной.
– Ты заметила, Нахиирдо?

– Что именно?

– Ребёнок пожелал что-то не для себя, а своей подруги. Милое дитя.

– Тебя это умиляет?

– Не все из нас, как твой отец, жаждет воевать, и не все из нас умиляются детскими локонами, как Костюмеры, или их почками, как Нагнетальщики, - объяснила Тигоол и добавила. – Повезло, что это не Скууфты утащили куклу, а то с ними свяжешься, так потом таких проблем наберёшься. Они тут где-то поблизости обитают: видела одного, когда искала куклу.

И когда она с её-то скоростью перемещения успевает натыкаться на других Спустившихся?

– А твоё желание?

– Я ещё не придумала.

Когда я случайно вызвала её, за мной закрепилось право попросить её о помощи, как только что сделала эта маленькая девочка. Но я не воспользовалась им. Обычно, когда кто-то из людей отказывался загадывать желание, Тигоол просто пожимала плечами и уходила. Но для меня, как особого клиента, она решила сделать исключение и закрепила за мной возможность обратиться к ней позже. Хотя, я думаю, ей просто нравилось при каждой нашей встрече ворчать на мою пустоголовость.

– До сих пор не придумала? – Она демонстративно закатила глаза. – Энергия от твоей неисполненной просьбы висит на мне, как якорь. Я боюсь попадаться на глаза Цехтуу, потому что она тоже видит его и ругает меня за бездельничество.

– Передавай ей привет от меня.

– О, Нахиирдо, - снисходительно протянула моя знакомая. – Неужели ты и вправду думаешь, что кто-то из Шести, не считая твоего отца, тебя знает?

– Было бы здорово услышать отрицательный ответ.

Но, по правде сказать, мне стало как-то не по себе. Конечно, Цехтуу не догадывается о моём существовании, потому что я слишком незначительный элемент. Тот факт, что я дочь её брата, скорее разозлил бы её, нежели обрадовал. И проблема этого – главная причина моих страданий: Спустившиеся обращали внимания, в первую очередь, на мою человеческую сущность, а люди видели во мне демона. Несправедливость в квадрате.

Тигоол исчезла, не попрощавшись. «Домой» я не торопилась. У мастера сегодня был выходной, и он отпустил меня погулять, чем я не преминула воспользоваться. Да и старику больше нравилось оставаться наедине с собой, что являлось невозможным, пока его помощница бесцельно крутилась рядом. Меня не особо интересовала жизнь Шитро Кунатека, хотя я знала, что у него когда-то была жена: её фотографии пылились на книжной полке. Вероятно, она умерла от болезни, так как казалась ещё молодой для естественной смерти, или в результате несчастного случая. Кто знает? Шитро не торопился делиться со мной воспоминаниями. На тоскующего по жене человека он не походил ни разу, но и счастливым не выглядел. Так, нечто среднее между человеком и мебелью. Доживающий свои годы старик. Но руки у него были золотые, вот уж чего не отнять. Сохранись у него искра в душе, он бы мог создавать шедевры, а так - делал свою работу механически. Как говорится, руки-то помнят.

Мастеров в городе было хоть отбавляй. Куда ни глянь – везде вывески мастерских, одна другой краше, зазывают, внушают, обещают. Торговцы и ремесленники вообще были самыми прыткими и наглыми жителями. Вцеплялись в клиентов похлеще попрошаек. Я успела подметить закономерность, что в селениях, где мало религиозных культов и служителей Терпящей, самой мощной и заметной силой становились ремесленники и торговцы. Последним не обязательно было иметь своё место на рынке. Многие из них ходили по улицами и совали товары прямо под нос мимо идущим.

– Смотри, какой платочек, - срывая с пояса ткань с изящной вышивкой, воскликнула женщина. – Тебе он очень подойдёт, особенно твоим синим, как глубины океана, глазам.

Я жестом дала ей понять, что не заинтересована. Пока шла от одного конца улицы до другого, ко мне подошли ещё пятеро. Их назойливое щебетание раздражало и отвлекало от раздумий.

Можно отправиться в библиотеку – единственное значимое место этого города. В нём вообще не было, на что посмотреть: ни достопримечательностей, на которые слетались бы туристы (идиотского вида фонтан не считается, так как едва ли он мог кого-то впечатлить), ни памятников древности, хранящих в своих чертах воспоминания о минувших годах, ни просто красивых уголков, в которых душа отдыхает. И лишь старая библиотека оставалась царством знаний, пускай зачастую искажённых чужим восприятием. Но она была открыта три дня в неделю, да и то, наверное, лишь потому, что закон обязывал: если в средних или крупных селениях не было ни одного заведения, помимо школ, в котором люди могли бы просвещаться, это считалось нарушением права человека на самосовершенствование. А это влекло за собой штрафы, недовольства, бунт и ещё невесть какие непотребства.

На одной из улиц меня окликнула ещё одна знакомая. Прямо день встреч какой-то.

– Добрый день, Умфи, - позвал меня голос.

Я остановилась и ответно приветствовала госпожу Дойри, самую частую клиентку мастера Шитро. Она стояла в дверях своего дома, закутанная в сиреневую шаль. Длинная тёмно-бежевая юбка подметала мостовую. Я заметила, что вид у неё был болезненный, а под глазами залегли круги.

– Как дела у господина Кунатека? – Спросила женщина, поправляя тёмную чёлку, чтобы она не лезла в глаза. – Он уже закончил починку моей вазы?

– Почти. Приходите за ней через день.

– Восхитительно!

И в этот момент у женщины из носа потекла кровь. Дойри схватилась за дверной косяк и сползла на порог. Хоть мне и было абсолютно всё равно, скончается она тут же или нет, я подоспела к ней на помощь. Просто потому, что слишком явное безразличие к чужой беде также порицалось в человеческом обществе. В лучшем случае, можно было отделаться косыми взглядами и шёпотом за спиной, что меня совсем не пугало, а в худшем… Кто знает, до чего может дойти людское осуждение. Я всё ещё плохо понимала их взгляды на жизнь, а потому притворялась добросовестным человеком – от греха подальше.