и умирающим видеть меня».

Она была проклята зрением, он не мог скрыться от нее. Теперь была ее очередь

молить. За ней женщины шептались, но она видела только его глаза.

Она пересекла комнату, не думая, и прижала ладонь к его груди.

– Прошу, уйди, – мгновение она словно касалась тени, а потом его плоть стала

настоящей, но холодной. Он отпрянул, словно ее рука ранила его.

– Вася, – сказал он. На его безразличном лице были чувства? Она потянулась снова с

мольбой. Ее ладони нашли его, он замер обеспокоено, меньше напоминая кошмар.

– Я здесь, – сказал он. – Я не выбирал.

– Ты можешь выбрать, – ответила она, следуя за ним, когда он отодвинулся. – Оставь

мою сестру. Дай ей жить.

Тень смерти почти дотянулась до места, где сидела обессиленная Ольга на скамейке,

окруженная потными женщинами. Вася не знала, что видели остальные, думали ли они,

что она говорит с тьмой.

«Он любил мать Васи, – говорили люди об ее отце. – Он любил Марину Ивановну.

Она умерла, рожая Василису, и половину души Петр Владимирович похоронил с ней»

Ее сестра завыла, вопль был тонким и пронзительным.

– Кровь, – услышала Вася от толпы рядом. – Слишком много крови. Зовите

священника.

– Прошу! – закричала Вася Морозко. – Пожалуйста!

Шум купальни утих, стены пропали с ним. Вася оказалась в пустом лесу. Черные

деревья бросали серые тени на белый снег, Смерть стояла перед ней.

Он был в черном. У демона холода были светло–голубые глаза, но у этого его

старшего я были глаза как вода, почти бесцветные. Он был выше, чем когда–либо, и

неподвижный.

Тихий вскрик. Вася отпустила его руки и обернулась. Ольга согнулась в снегу,

полупрозрачная, окровавленная, голая, глотающая дыхание с болью.

Вася склонилась и подняла сестру. Где они были? Это было после жизни? Лес и одна

фигура ждала… Где–то за деревьями жарко воняла купальня. Кожа Ольги была теплой, но

запах и жар угасали. Лес был очень холодным. Вася крепко сжимала сестру, старалась

отдать свой жар, свою пылающую яростную жизнь, Ольге. Ее ладони обжигали, но камень

колол холодом меж грудей.

– Ты не можешь быть здесь, Вася, – сказал бог смерти, и нотка удивления закралась в

его ровный голос.

– Не могу? – парировала Вася. – Ты не можешь забрать мою сестру, – она сжимала

Ольгу, искала выход. Купальня еще была там, вокруг них, она ощущала запах. Но она не

знала, как туда пройти.

Ольга обмякла в руках Васи, глаза были стеклянными и мутными. Она повернула

голову и выдохнула вопрос богу смерти.

– А мой ребенок? Мой сын? Где он?

– Это девочка, Ольга Петровна, – ответил Морозко без чувств и осуждения, голос

был тихим, ясным и холодным. – Вы обе не можете жить.

Его слова ударили по Васе кулаками, и она сжала сестру.

– Нет.

С жутким усилием Ольга выпрямилась, лицо было белым и красивым. Она

отодвинула руки Васи.

– Не можем? – сказала она демону холода.

Морозко поклонился.

– Ребенок не мог родиться живым, – ровно сказал он. – Женщины могут вырезать его

из вас, или вы выживете, а ребенок родится мертвым.

– Она, – едва слышно сказала Ольга. Вася пыталась говорить, но не могла. – Она.

Дочь.

– Да, Ольга Петровна.

– Пусть она живет, – сказала просто Ольга и протянула руку.

Вася не могла это вынести.

– Нет! – закричала она, бросилась к Ольге, отбила ее протянутую руку и обняла

сестру. – Живи, Оля, – прошептала она. – Подумай о Марье и Данииле. Живи, живи.

Глаза бога смерти сузились.

– Я умру ради ребенка, Вася, – сказала Ольга. – Я не боюсь.

– Нет, – выдохнула Вася. Она вроде слышала голос Морозко, но ей было все равно,

что он скажет. Между ней и сестрой бежал поток любви, гнева и потери, и все остальное

было забыто. Вася потянула изо всех сил и вернула Ольгу в купальню.

Вася пришла в себя, пошатнувшись, оказалась прислоненной к стене купальни.

Занозы были в ее руках, волосы прилипли к лицу и шее. Потная толпа окружала Ольгу,

словно душила руками. Среди них стоял один, одетый в черное, произносил последние