платить людям, чтобы они жгли его деревни? И Касьян Лютович заберет ярлык на

Москву?

– Не знаю, – сказала Вася. – Но у Дмитрия Ивановича нет сына, только беременная

жена. Кто будет править, если он умрет сегодня?

– Это не твое место или дело, – резко сказала Ольга. – Он не умрет.

Вася не слушала. Она расхаживала по комнате, напоминая Василия Петровича, а не

себя.

– Почему нет? – шептала она. – Дмитрий злится на Сашу из–за лжи Касьяна, и это

оружие я сама ему дала. Твой муж, князь Владимир, не здесь. И двое мужчин, которым

великий князь доверяет, убраны. У Касьяна есть в городе свои люди, а у Челубея их еще

больше, – Вася с усилием остановилась, встала беспокойно в центре комнаты. – Убрать

великого князя, – прошептала она. – Зачем тогда брак со мной? – она посмотрела на

сестру.

Но Ольга перестала слушать. Кровь хлопала крыльями в ее ушах, боль съедала ее

изнутри.

– Вася, – прошептала она, схватившись за живот.

Вася увидела лицо Ольги, и ее выражение переменилось.

– Ребенок? – спросила она. – Сейчас?

Ольга смогла кивнуть.

– Зови Варвару, – прошептала она, покачнулась, и сестра поймала ее.

22

Мать

Купальня, куда Ольгу принесли рожать, была жаркой и темной, влажной, как летняя

ночь, и пахла свежим деревом, дымом, смолой, горячей водой и гнилью. Если женщины

Ольги и заметили Васю, они не задались вопросом. На вопросы не было дыхания и

времени. У Васи были сильные и умелые руки, она уже видела роды, и больше женщин

ничто не тревожило.

Вася разделась до нижнего платья, как остальные, забыв о гневе и неуверенности в

срочности родов. Ее сестра уже была голой, она устроилась на родильном стульчаке,

черные волосы рассыпались. Вася опустилась, взяла сестру за руки и не дрогнула, когда

Ольга сдавила ее пальцы.

– Ты похожа на нашу мать, – прошептала Ольга. – Васечка, я тебе говорила? – ее

лицо исказилось от боли.

Вася держала ее за руки.

– Нет, – сказала она. – Не говорила.

Губы Ольги были бледными. Тени делали ее глаза больше, прогоняли разницу между

ними. Ольга была обнажена, Вася – почти. Они будто снова были маленькими, до того,

как мир встал между ними.

Боль приходила и уходила, Ольга дышала и потела, подавляла крики. Вася говорила

с сестрой, забыв о бедах мира снаружи. Был только пот и роды, боль преодолевалась

снова и снова. В купальне стало жарче, пар поднимался от их потных тел. Женщины

принимали роды почти в темноте, но ребенок все еще не появился на свет.

– Вася, – Ольга прислонялась к сестре и задыхалась. – Вася, если я умру…

– Не умрешь, – рявкнула Вася.

Ольга улыбнулась. Ее взгляд блуждал.

– Постараюсь, – сказала она. – Но… тогда передай мою любовь Маше. Скажи ей, что

мне жаль. Она будет злиться, не поймет, – Ольга замолчала, агония пришла снова, она не

кричала, но звук подступал к горлу, и Вася думала, что ее руки сломаются в хватке сестры.

В комнате пахло потом и водами, черную кровь было видно меж бедер Ольги.

Женщины были потными силуэтами в паре. От запаха крови Вася задыхалась.

– Больно, – прошептала Ольга. Она сидела, задыхаясь, обмякшая и тяжелая.

– Будь смелой, – сказала повитуха. – Все будет хорошо, – ее голос был добрым, но

Вася видела, как она мрачно переглянулась с женщиной рядом.

Сапфир Васи вдруг вспыхнул холодом в жаре купальни. Ольга посмотрела за плечо

сестры, ее глаза расширились. Вася обернулась, проследив за взглядом сестры. Тень в

углу смотрела на них.

Вася отпустила руки Ольги.

– Нет, – сказала она.

– Я бы пощадил тебя, – ответила тень. Она знала этот голос, этот бледный

безразличный взгляд. Она видела его, когда умер ее отец, когда…

– Нет, – повторила Вася. – Нет, уходи.

Он молчал.

– Прошу, – прошептала Вася. – Пожалуйста. Уходи.

«Они умоляли, когда я шел среди людей, – рассказывал ей как–то Морозко. – Они

молили, увидев меня. Это вызывало зло. Мне лучше ступать тихо, лучше только мертвым