Такое происхождение сверхспособностей хорошо подмечено А. Эйнштейном. Известно, что великий физик, послушав игру одного пятилетнего скрипача-вундеркинда, заявил: «Теперь я окончательно убедился – Бог есть!»

Свидетельством того, что чудо-способности «не от мира сего», могут служить их трудные отношения с реальным миром. Вундеркинды – из другого мира, и поэтому миру взрослых, миру кесаря они чужды. Мир не развивает и не может развивать, совершенствовать в ребенке то, что появилось не по его заказу. «Мы рождены для вдохновения», – писал А. С. Пушкин. Однако обществу от взрослеющего ребенка требуется совсем другое – твердо усвоенные шаблоны мышления и поведения, окончательные убеждения, «привычки послушания» (Л. Н. Толстой), готовность копировать во всем старших по возрасту и положению.

В процессе социализации все необычное, выпадающее из ряда, значит, излишнее, а то и мешающее совместной жизни незаметно, но безжалостно вытесняется из сознания ребенка – включая то, что недавно делало его вундеркиндом. Поэтому и гласит японская пословица: в пять лет человек – гений, в двенадцать – талант, в двадцать – просто человек. В среднем лишь одному из ста учтенных «чудо-детей» удается прорваться в «чудо-взрослые».

В этом противостоянии миру «чудо-способность» для ребенка – скорее крест, чем подарок судьбы. Вундеркинд не опережает сверстников в своем развитии – он продолжает существовать как бы в ином измерении (не успел полностью и вовремя выйти из него вместе со своими сверстниками). Поэтому он – «другой», следовательно, «чужой». И ему не приходится рассчитывать на понимание в этом чуждом для него мире.

Качества, пришедшие с ним «оттуда», здесь оказываются неадекватными, непонятными и даже нежелательными, чаще приносящими мучения, чем пользу. Все это хорошо показывают многочисленные примеры жизни вундеркиндов. Чаще их долей становятся двойки и единицы по школьным предметам, которые им не интересны, недовольство учителей, испуг родителей, трудности общения со сверстниками (психологи называют вундеркиндов «инвалидами общения»), насмешки одноклассников, губительные издержки взаимопонимания в личной жизни, душевные проблемы, повышенная болезненность и склонность к суицидам. Выпадающая из общего ряда уникальность ребенка нередко оборачивается трагедией для него самого и его несчастных родителей.

Создатель кибернетики Н. Винер – один из немногих, кому из чудо-детей удалось перейти в чудо-взрослые, – писал о своем детстве: «Из меня получился нелюдимый и неуклюжий подросток с весьма неустойчивой психикой».

Существование невостребованных способностей не может быть долгим. Поэтому катастрофой для психики ребенка оказывается неожиданная и резкая утрата «ключа» от своих способностей и опускание вслед за большинством сверстников в господствующую посредственность. Психиатрия знает немало таких пациентов. Для них уже выведен специальный синдром с особым набором болезненных проявлений – «синдром бывших вундеркиндов».

Неудивительно, что понимание трагичности судьбы вундеркиндов в реальной жизни и страх перед этим феноменом стали уже признанным фактом. Родителей и учителей в разных опросах спрашивали: «Хотели бы вы, чтобы ваш ребенок, ученик был вундеркиндом?» и «Хотели бы вы сами быть вундеркиндом?» В обоих случаях родители и учителя почти единодушны: ни в коем случае. Трагизм положения людей, чье мышление и поведение не укладывается в общепринятую схему, хорошо показан и в произведениях мировой классики. Достаточно вспомнить Дон Кихота, князя Мышкина, Мастера (у М. Булгакова)… Такова же судьба Христа в этом мире – судьба лучшего из людей.

Один из вариантов противостояния общепринятого и гениального А. С. Пушкин показывает в своей трагедии на примере отношений Моцарта и Сальери. Сальери, по версии Пушкина, – хороший, но не гениальный музыкант. Он достиг мастерства кропотливым трудом и терпением.

В его деятельности нет чуда творения. В ней все понятно и объяснимо, ничто не вносит смуту в умы людей. Сальери – своего рода предтеча так называемой массовой культуры ХХ века.

Все иначе у Моцарта. В творчестве он неповторим, его музыка рождается непосредственно, вдохновенно, под диктовку сердца, она – от Бога. «Ты, Моцарт, Бог, и сам того не знаешь; я знаю, я», – восклицает Сальери. Налицо – два плохо совместимых мира. Мир Моцарта таинственен, непонятен и этим страшен, враждебен всем «сальери». Он – угроза их миру, понятному, предсказуемому, спокойному.

Моцарт разрушает привычные представления, вносит смуту в упорядоченное многими поколениями и «проверенное алгеброй» существование. Поэтому он должен быть уничтожен – приходит к выводу Сальери.

Показательно, что Моцарт – видимо, вместе с ним и сам Пушкин – как бы оправдывает Сальери в своих предсмертных словах: