Вот только его Итачи был давно мёртв.

Невольно он попытался отстраниться, но этот Итачи его удержал.

— Не надо. Я не твой брат, но я был таким же, как он. Возможно, даже был им — по одной из теорий, параллельные миры возникают, когда один мир делится на два какой-то случайностью. Одна случайность разделила человека на меня и того… того, у кого всё получилось. Поэтому послушай, ладно? Ты ценнее, чем любая жертва, которую ты можешь принести.

Саске всё-таки отстранился. Итачи удержал его на расстоянии вздоха.

— Ценнее любого преступления, которое совершил. Ты сам. Более того, ты превращаешься в того, каким я когда-то был. В сильного, хладнокровного, независимого… мудака. Жертвенного и склонного к саморазрушению. Думаешь, я не понимаю, что у тебя с рукой? Думаешь, у меня не так же было с глазами?

— С глазами? В смысле, от Мангекё же слепнут, и этого не избежать…

— Да. Но будь я хоть чуточку эгоистичен, захоти я хоть немного пожить… — Итачи отошёл немного, давая возможность отвести взгляд, — …я бы решил эту проблему. Ведь у меня был глаз Шисуи.

Саске замер, переваривая мысль.

— Ты не властен над чувствами других людей. Ты не сможешь заставить их разлюбить себя. Хоть сотню раз веди себя как мудак. Хоть пропади ещё на десять лет. Некоторые люди слишком постоянны в своих привычках… Знаешь, как твоя дочь на тебя смотрит? Точно так же, как на меня смотрел ты. Пожалуйста, Саске. Выйди за рамки. Не дай истории повториться.

— Я ненавидел тебя вполне искренне, — возразил Саске.

— И поэтому так рад видеть меня сейчас? — хмыкнул Итачи. — Знаешь… Однажды мне приснился сон. Сон о том, чего не было. Война, Зецу, мёртвый Дейдара, безумный Кабуто… Твоё Сусаноо ведь фиолетовое?

— Да, — младший Учиха нахмурился, пытаясь понять, при чём тут это.

— Фиолетовое и грязное от ненависти, — печально кивнул Итачи. — Во всяком случае, было таким тогда.

— Оно не изменилось.

— Тогда ответь — кого ты ненавидишь сейчас?

Саске задохнулся, словно пропустив удар под дых. Ненавидит? Его Мангекё пробудился не от этого…

Или от этого? Что именно питало тёмное пламя Аматерасу в его душе — то самое пламя, сменившее опустошённость после боя с Итачи. Когда звонкая пустота растаяла, исчезла, вытесненная словами Тоби-Мадары, отступила в панике… перед чем?

Разве он не ненавидел тогда Коноху?

И… разве не именно это пламя сожгло его глаза изнутри, вынудив пересадить себе глаза брата?

Но… если сейчас Итачи прав…

То, чтобы иметь возможность использовать Мангекё, он ненавидит — себя.

— Подумай об этом, — сказал Итачи мягко. — Ты уже слишком взрослый, чтобы кто-то мог тебя отшлёпать, как ребёнка. И слишком сильный, чтобы кто-то смог тебя заточить, пытать или убить. Тебе самому придётся отмерять себе наказание. И самому же придётся себя прощать.

— Я… — Саске тяжело сглотнул. — Я… не умею…

— Жестокость к себе часто связана с жестокостью к другим, — Итачи мягко улыбнулся. Взрослый, казалось бы, Саске, смотрел на него по-щенячьи растерянно. — Прости других и сможешь хотя бы помыслить о том… о том, чтобы попросить прощения самому.

Почему-то именно эти слова вогнали младшего Учиху в окончательный ступор. Нет, схема действий была понятна, но… он просто не мог понять, кого стоит прощать-то? Всех, к кому Саске мог бы предъявить претензии, он убил ещё тогда. А Коноха… Коноха, которую он хотел разрушить, как-то разделилась в его сознании с той, в которой жил Наруто. Где была Сакура и — с ума сойти — у него подрастала дочь.

Нынешнюю Коноху и живущих в ней он защищал, причём искренне.

Но не считал себя вправе просто жить в ней. Просто… уйти со своей войны. Выйти из тени.

— Мне… некого прощать. Все мертвы.

— Мертвы — не значит прощены. Их уже нет, даже тела, может быть, не осталось… А камень, что они оставили на твоём сердце, есть.

Саске нахмурился. Подумал немного, анализируя свои ощущения.

— Но я не хочу прощать Данзо. Он заслужил такую смерть. И он даже перед смертью боялся тебя.

— Но он уже мёртв. Разве этого не достаточно?

Саске снова завис. Через несколько минут он всё-таки разродился выводом:

— Я не чувствую никакой вины за его смерть.

Ещё несколько минут напряжённого молчания.

— Но… я не могу не сожалеть, что всё-таки убил тебя. И… что пытался убить Наруто. Поэтому я не хочу восстанавливать левую руку.

— Тебе повезло, что этого не слышал Орочимару, — признал Итачи. — Он бы тебя уже искусал в воспитательных целях. И волосы бы повыдёргивал. Проблема ведь не в руке. Твоя ненависть отравляет твою жизнь и жизни всех, кто с тобой связан. Ты можешь попросить прощения у Наруто — да, и ты, и я прекрасно знаем, что он вряд ли тебя в чём-то винил. Но уже то, что ты его попросишь, будет означать, что ты его хочешь. А насчёт меня… у тебя есть копия. Но можно ещё призвать твоего Итачи.