– Какая месть, кому месть, я уже ничего не понимаю..., - Машка помотала головой, разгоняя слежавшиеся тяжелые мысли.
– То есть, вы сейчас вот что это такое мне сказали? Что дело закрыто? Я вас правильно поняла?

– Ну, конечно. Закрыто и передано в мой отдел, по назначению, то есть. А я, значит, по процедуре на его основе выписываю вам эту вот лицензию. Вот она, государственная. Получите, значит, и распишитесь. То есть, сначала распишитесь.

– Постойте, - она прижала ладони к щекам.
– Вы тут смеетесь надо мной, что ли? Какая еще лицензия? Зачем? Это что... Это я что-то что ли должна теперь делать?

– Нет, не так. Вы, Мария...э-э-э... Маратовна, - он заглянул еще раз в документы, - Никому и ничего не должны, но теперь просто имеете полное право. Понимаете, пра-во? Право - оно выше всего. Вот вы теперь по закону имеете такое право найти убийцу и наказать его. Любым возможным способом. Но - соразмерно нанесенному ущербу. Так вот и написано в этой самой лицензии.

– Вы, что ли, смеетесь надо мной? Это вот я, значит, - искать теперь убийцу? То есть, убийц?

– А что, родственников у вас совсем не осталось?
– деловито спросил майор.
– Поднимайте свою родню, поднимайте друзей, в самом крайнем случае. Ну, что я вам тут такие вещи объясняю. Вот здесь и здесь распишитесь, и можете уже идти.

– Но это же ваша обязанность - убийц искать и наказывать!
– чуть не закричала Машка.

– Девушка, ой, да не шумите вы тут, пожалуйста. У меня знаете, какие тут приходят шуметь иногда?
– поморщился он недовольно.
– Что в моих обязанностях - это я всегда лучше вас знаю. Не первый год тут уже работаю. Расписывался за обязанности, изучал. Даже наизусть выучил. А вас я как раз ни к чему не обязываю. Это только ваше право. Понимаете, право вам такое дается по закону. Допускается, так сказать.

– А если, ну вот предположим такое, у меня совсем нет никого родственников? А если...

– Ну, так, деньги тогда заплатите: есть люди такие специальные, кто за деньги - и такие лицензии у нас есть, кстати. Или вот еще замуж можно выйти - муж обязан помогать жене. Или еще отложить пока можно, пока ваш ребенок подрастет...

– Какой ребенок? Вы что? Мне всего шестнадцать лет!

– Ну, так это же вам не на всю жизнь - шестнадцать! Как вы не понимаете: мы на вас никаких обязанностей этой лицензией не возлагаем. Вам просто право дается. Признается такое право за вами, как за потерпевшей, понимаете? А уж когда и как вы им воспользуетесь... Ну, или не воспользуетесь - это тут уже ваше личное дело. Нас этот вопрос уже не касается.

– А как же тогда милиция?

– Ну, что все на милицию сразу кивают?
– возмутился майор, вставая из-за стола, отчего в маленьком кабинете сразу стало тесно.
– У нас тут, понимаешь, бензина нет, машин нет, на форму - не хватает, оклады маленькие, работы много, кадры не держатся...

Он загибал палец за пальцем, пока не сжал кулак.

– В общем, вот вам лицензия и полное ваше право на месть, то есть, по правовому, по юридическому если говорить, на законное возмездие. Идите теперь и мстите, если горит у вас. Идите уже, идите, девушка. Дело ваше закрыто. Не мешайте нам тут работать. Знаете, сколько у нас работы по нынешнему кризисному времени?

***

– Там у них теперь и оружие сразу выдают. Мне - бесплатно, как потерпевшей. Говорят, какой-то закон новый вышел. Или инструкция какая - не поняла я. В общем, у всех кризис-шмызис, а в милиции коркупци... Тьфу! Продались они все там, получается. А кто не продался - не работает за такие деньги. Так, говорят, пусть теперь народ сам себя защищает. И сам себя судит. И сам, значит, ищет. И сам мстит, раз доказано. Я вот теперь - грозный мститель, блин...

И тут Машка расплакалась, наконец, буквально обливаясь слезами, смывающими напряжение и наступившую мутную головную боль. Она вытирала рукавом лицо, но глаза снова закрывал туман соленой влаги, а потом слезы щекотными дорожками бежали по щекам и срывались в черную грязь под ногами.

– Ну, ты что... Маш, ты что? Ладно тебе, Маш... Ты же дело сегодня сделала большое, настоящее - человека спасла. Вот же, меня спасла. Я теперь живой.

– Да-а... Спасла-а-а. А батя мой - мертвый!

Она плакала. А руки между тем автоматически ставили пистолет на предохранитель, протирали снаружи, укладывали в рюкзачок между книжками. В голове холодно отмечалось, что надо будет почистить, как вернется домой, смазать хорошенько. И еще где-то глубоко-глубоко расчетливо стучало, что вот этот мужик, что один был против какой-то кодлы - он же теперь ей просто по гроб должен. Жизнью своей должен или, по меньшей мере, здоровьем. Значит, просто обязан теперь помочь.

Машка всхлипнула в последний раз, вытерла под носом тыльной стороной перчатки и сказала неожиданно спокойно:

– Все. Я - уже все, наверное. Да. А теперь, давай, пошли к нам. Мыться-стираться будем. Вон, изгваздался как. Говорить будем. Папку моего помянем. Не в одиночку же мне пить.

***

Шум воды в раковине, звяканье посуды, запах свежего кофе...

Карл упорно не открывал глаза. Ему было нехорошо. Болели отбитые вчера ребра, ныла спина, которой прикрывался от ударов. Костяшки пальцев мозжило - посбивал в драке. Голова тоже болела, хотя выспался хорошо.