Папа и брат знали, как для меня важна встреча с ним. Знали, что я ни за что не отважусь признаться в этом и сделать первый шаг. Ровным счётом, как и он. Уверенность в том, что его не предупредили о моём приезде, была абсолютной. Иначе бы он не пришёл.

Я так давно не видела его, не разговаривала с ним, что почти забыла, каково это: иметь под боком человека, которому можно доверить всё.

Прочтение моего дневника в сознательном возрасте, заставило меня иначе взглянуть на многие вопросы. Например, на отправление Славы в армию. Тогда, в семнадцать лет, я расценивала это, как личное предательство, не желая вникать в суть происходящего. Меня тогда не волновало, что вопрос о службе даже не стоял, а Славу никто не спросил — всё решили за него. «Армия сделает из тебя мужчину, а главное — всё будет правильно» — сказала ему мать.

Дело в том, что у тёти Лизы, несмотря на всю её сердобольность и взбалмошность, просто пунктик на правильную последовательность действий, упорядоченность, аккуратность в любом деле и норму. То ли работа бухгалтером много лет подряд сыграла с ней злую шутку, то ли она просто родилась ярым перфекционистом — не знаю, но систематизацию она привносит во всё. Поэтому Слава просто не мог миновать армию. «Как любой уважающий себя мужчина» — чеканно повторяла она, выпячивая грудь и гордясь сыном. «Сначала возмужает, ума наберётся, а потом и за корочкой можно» — таков был её вердикт, а споры с ней не имели смысла.

Но вопреки всему, Славе всё же удалось нарушить священный порядок, не закончив высшее учебное заведение, и это привело тётю Лизу в неистовство. Даже я удивилась, когда случайно узнала об этом. Я всегда ожидала от него, если не красного диплома, то хотя бы основательной учёбы.

Слава поступил на философский факультет. Его отговаривали все, кому не лень. Мол, эта специальность не прибыльная, пространная, «баловство». Но он бывает очень упрямым, когда хочет. Хотя, мне сложно судить. Я не знаю, каким он теперь бывает. Последние несколько лет жизни Славы для меня покрыты мраком. И отнюдь не из-за него. Из-за меня же самой.

Когда он вернулся из армии, я уже жила в своей московской общаге и планомерно вычёркивала себя из всех сфер жизни, кроме учёбы. Для него моё решение показалось странным. Он думал, что я собираюсь поступать в наш институт. Я и собиралась. Но резко передумала после определенного происшествия… Слава же об этом не знал ничего. Папа рассказал ему, где меня найти.

Слава приехал чуть ли не наследующий день после дембеля, чтобы потребовать объяснений. «Что случилось? Что ты здесь делаешь? Вероника, что это значит?» — вот перечень самых популярных вопросов того дня. Он спрашивал, он волновался, он требовал. Он приехал в Москву только ради того, чтобы понять, что со мной случилось, ведь никто кроме меня этого знать не мог. Но я вместо объяснений просто плакала. Мне было ещё слишком плохо. За три месяца я не успела отойти от произошедшего, а увидев Славу… Я просто съехала с катушек.

Он напомнил мне обо всём. О той жизни, от которой я хотела отгородиться переездом и серыми свитерами. Он кричал, он пытался понять и помочь. А я истерила так, будто он был причиной всех моих бед. Конечно, я ничего толком не рассказала, просто рыдала навзрыд, бормоча нечленораздельные предложения. Слава был обескуражен этим, взволнован, огорчен. Он хотел меня успокоить, правда хотел, я знаю… Но от чрезмерного волнения он пошёл по неверному пути.

Он сказал мне то, что ранило меня так сильно, как вошедший по самую гарду в грудь меч. Слава произнёс слова, которые я не должна была слышать в тогдашнем моём состоянии. Которые я не должна была слышать никогда в жизни.

Он сказал, что любит меня. Что я для него больше, чем просто подруга.

Это злит меня до покалывания в пальцах и по сей день. «Больше, чем друг» — какая пошлая, вульгарная фраза. От неё несёт чем-то скотским. Что может быть больше дружбы? Похоть и вожделение? Спасибо, нет. Не от него. И не в тот момент.

Я не была способна ни на что иное, кроме как прогнать его. Наорать, крикнуть, что ненавижу и приказать не приближаться ко мне больше никогда. И он исполнил все мои пожелания с пёсьей преданностью. Он больше не попадался мне на глаза. Вот так случился вечер без любви, однако, утра без обиды не получилось.

Уже потом, несколько лет спустя, я узнала от папы, что он поступил на философский факультет. Что вылетел оттуда со второго курса. Что тётя Лиза помогла ему устроится на работу. Подумать только, Слава почти три года проработал статистом в театре. Когда напишу свою следующую книгу, я назову её «Статист», в честь этого события.

Там, в театре, он и познакомился с «Викочкой».

Папа говорил, что тётя Лиза была в восторге: сын оправдал ожидания — нашел себе пассию с именем на «В». Не знаю, почему именно, но она очень любит эту букву. На неё начинается имя её первого мужа и полное имя Славы — Вячеслав — тоже. Викочка была прекрасна не только «правильным именем», но ещё и тем, что происходила из «хорошей» семьи. Её папа, как это модно сейчас говорить, — частный предприниматель: владеет магазином с какими-то инструментами. А мама воспитывает «двух прелестных сынишек». Ну, а сама Виктория, как не сложно догадаться — актриса. То есть, почти актриса — студентка актёрского училища.

Я ни разу не видела её. Я проигнорировала это издевательское приглашение на их свадьбу. Я совсем не знаю эту девушку, но с самого первого момента, когда я только услышала её имя, я привыкла относиться к ней с враждебным пренебрежением. «Она недостойна Славы» — таков был мой единственный вердикт. Миновала свадьба, миновала эпоха осведомленности…

Дальнейшая жизнь Славы для меня — тёмная пропасть неведения. Где они жили? Кем он работал? Куда они ездили отдыхать? Какая у них была машина? Кто приходил к ним в гости по пятницам? Теперь это уже неважно. Я знаю главное — Слава снова один, снова здесь. Услышав, что он развёлся, я ощутила укол радости — болезненной, желчной и триумфальной. «Так я и знала. Этим должно было кончиться» — была моя первая мысль, которую я попыталась изгнать.