– А если я тебя растопчу и рогом проткну? Ходи потом плоский и дырявый.

Отмерла Ниночка, встала между столоначальником и его нынешней жертвой:

– Разве Вы не понимаете, Бенедикт Христианович, что Вы нам не нравитесь? Акакий Акакиевич, он хотя бы добрый, а Вы...

Бенедикт развернулся; развернулись и дети - стояли теперь пред ним, как Гензель и Гретель перед ведьмой.

– Да я вас обоих тоже терпеть не могу! За лень, за бестолковость... Ты же хотел укреплять преисподнюю, да, Алекс-с? Так что же? И больше всего ненавижу за то, что вы сделали, идиоты!

– Но мы...

– Что вы? Я не про булавку, я про самоубийство.

– Отпустите нас. Ну, выгоните. Нам тут скучно, - предложил Алекс.

Столоначальник осекся и стал расхаживать туда-сюда, потирать руки, совсем как при жизни:

– Скучно?! Но ничего хорошего не обещаю.

Он пошел к столу несколько медленнее, чем привык когда-то; Алекс успел опередить его и очень заметно вытащить булавки. Сел и написал прошение на имя Вельзевула - по причине полной непригодности канцелярской работе Александра Терещенко и Нины Венгеровой столоначальник КL нижайше просит перевести вышеозначенных сотрудников в курьеры. Подписал и отдал.

– Отдайте кому следует. И вон отсюда!

Шкодники убрались. Башмачкин прекратил дрожать над пролитыми чернилами и немного расслабился:

– Ваше превосходительство...

– Они не ведают, что творят? Да, Акакий Акакиевич?!

– Я прошу извинения...

– Да к черту эти чернила! Осыплются.

– Туда мел попадет.

Башмачкин видел, как остывает Его превосходительство - медленно, наподобие банного камня. Тот уже не гневался, он досадует. Да, дети давно не видали, как он встает. Они проверяли, каменная у него задница или не каменная. Они не посмели больше трогать Акакия и переключились на Бенедикта. Нина отвлекла его, он встал, и тогда Александр... Им было скучно, их не уважали и не замечали - и плох тот преподаватель, который этого не понимает. А то, что он их боится, дети использовать так и не посмели. Или не поняли этого - не осмелились даже так подумать.

***

Прошедшего совершенного времени в Преисподней нет; потому-то дело Жана-Батиста Ламарка могло оставаться в подвешенном состоянии вечно, и опорою он стать не мог. Бенедикт не видел этого его прошения - вероятно, оно ушло еще в отдел КLМN; в его время и людей было куда меньше, и демоны безжалостней... Был еще один большой отчет, потом еще. Кто читал их? Ничего особенно нового об Аде из них узнать было невозможно, обыкновенные случайные колебания, на чем весь Ад и стоит. Но это создавало опору неграмотному Акакию - он копировал второй большой отчет и пребывал в обычном для него нежном покое. Иногда он вспоминал, что столоначальник опасен - все знают, что немцы на русской службе - страшные звери, а он такое зверское обличие даже видел и убийство предотвратил - и это в Раю! Бумаги надежны, бумаги безмятежны и без него, титулярного советника Башмачкина, существовать не могут. Он будет писать до самого Страшного Суда, тогда им написанное зачитают вслух, и восстанут, как школьники или чиновники, по первому зову. Но пришел еще кто-то - краем глаза Акакий Акакиевич ухватил только темную тень и услышал короткий шорох. Упругий шорох - значит, бумага ценная.

А Бенедикт понимал, что от его резолюций не зависит ничего, но не был в этом полностью уверен. Может быть, что-то меняется случайно: вот же, он написал прошение, и вредные подростки не вернулись. Любое его действие или бездействие обернется на пользу Ада, ведь не ради мучений грешников существует Преисподняя. Может быть, прав сумасшедший доктор медицины, и Ад - это всего лишь потерявшая душу тень Земли. Выхода нет, спасение - абсурд. Новый толстый лист мог быть и счастливой случайностью.

Итак, тот самый ересиарх(или экклезиарх?), пропитавший многие земли кровью, ждал перевода в Чистилище. Его имя должно было оказаться в томе "Lot-Ly", где-то в середине. Надо просмотреть, прочесть, что-то сделать в ответ. Но страшно, очень страшно. И невероятно завидно - как Бенедикту навязали службу палача, так этому предлагают освобождение. Не сам он требовал перевода, как несчастный Ламарк и все те, кого мучают надеждой и прививают ненависть к ней. Так что же?

Ересиарх не желает покидать пределов Преисподней на том основании, что Чистилища не существует!

Он боится оказаться в небытии или просто упрямо настаивает на своем, как и при жизни, в отсутствие разумных аргументов? В этом и сила его - в тупом, но необходимом упрямстве; если этот человек и боится, ужаса он не признает никогда - наверное, больше всего он боится именно страха

Он категорически отказывается покидать пределы Преисподней на том основании, что Чистилища не существует!

А кто это пишет? Отчаявшийся палач или просто жертва, которой надоел беспокойный сосед? Так-так, доносчик пожелал остаться неизвестным - вот почему такая толстая, гладкая бумага!

Что важнее, этот человек дал понять, почему отказывается от перевода, хотя пытки, чтобы выгнать его, были предприняты чрезмерные и невыносимые. Он проговорился, что готов сокрушить Преисподнюю.

одним упрямством ее не уничтожишь

Он сказал, что медленно, но верно соберет силы, чтобы разверзнуть Ад, когда придет время Страшного Суда. Такая гордыня - великий грех: Тот, кого запрещено именовать здесь, Сам придет и Сам разверзнет Преисподнюю! Это повод усилить мучения и отказаться от перевода этого грешника в Чистилище. Но что, если на самом деле соберет силы и разверзнет? Что делать сейчас ему, Бенедикту?