Шрифт:
– Что это, Барух?
– Если человек общается с животными, духи болезней проникают в него и формируют вот такие пузыри. Человек становится падалью, его съедают псы и выпускают этих духов-личинок, поселяют их в своих утробах. Мысли человека в этих пузырях замирают и теряют связь с речью - так произошло с твоим собеседником, Сократ.
Еврей снова поклонился и решил уйти.
– Спасибо, мой Барух - ты, Стеклянная Колючка! До свидания, ты свободен.
– А ты все так же тщеславен, мой Сократ. Ты распят своим тщеславием вот под этой кучей разумного мусора.
– Ну да, отступник, ну да, и кому же это мешает?
– Не мне, дорогой учитель, не мне...
***
Философы остались вдвоем. Бенедикт поглядел печально и пусто - стало видно, наконец, что глаза у него голубые. Сократ перехватил взгляд своими бледными глазками, глазками веселой беспечной Горгоны, и не сказал ничего. Тогда, вздохнув, начал Бенедикт.
– Гераклит. Сократ Или даймон. Я был философом, и я был палачом. Потому послушай меня.
– Я слушаю. И соболезную.
– Так вот. Я предполагаю, что тебе известно, как покинуть Ад. Ты не делаешь этого сам, и это грех.
– Я не спрашиваю, из-за чего ты сделал это предположение...
Бенедикт отмахнулся.
– И я могу выпытать это знание. Ты меня понял?
Сократ посмотрел, одобряя, кивнул и отодвинул тряпочку на груди. Кто-то когда-то забил ему меж ребер железный костыль, и костыль этот давно заржавел.
– Хорошо догадался. Я и впрямь знал и не ушел. И Барух прав - я пригвожден здесь. Это место называется Лимб, ваш Данте его видел... Ты все еще думаешь, что я тебе полезен?
– Нет. Не воспользовавшись им, ты сделал свое знание ложным?
– Умница! Я кое-что расскажу тебе все-таки. Первое. Барух не зря говорил о животных. Он ненавидит животную природу человека и старается ее убить.
А Бенедикт потерял счет тем, кого подымал на рога, кого пропарывал рогом, кого разбивал копытами. Он разломал гнездо людей, но это никого не спасло.
– Твой Платон, умирая, превратился в лебедя, так?
– Не знаю. А ты чего это защищаешь звериную природу? Что это ты ей так предан?
– Уж очень вы ею пренебрегали, греки.
– Мы?! Ты мне это говоришь, христианин?
– Ладно. Мы все ею пользовались, презирая.
Игнатия она, природа зверя, спасла во время оно. Спасала всю жизнь, в том числе и от Бенедикта.
– Я не запрещаю. Если хочешь, тупой ты вепрь, становись зверем и разбивай врата вашей Преисподней - только зверем ты их не найдешь.
– Что тогда?
– Подумай.
– Сначала разыщи ворота, потом сноси их, так?
– Сам сказал.
Ничего интересного в этом разговоре не было, привычный сократический диалог. Слово за слово, старикашки на лавочке. Оцепенели.
– Смотри-ка ты, - сказал Сократ.
– В Преисподней есть не только сновидения, но и сонливость.
– Еще скажи, что Ад - это сон.
– Таких бездарностей много и без меня.
– Хватит, Сократ!
– Угу. Слова чередуются бесконечно. Чего тебе надо?
– Я хотел покинуть Преисподнюю.
– Помочь не могу. Оставайся в Лимбе или уходи.
– Говори что-то настоящее.
– Хорошо. Говорить с тобой смысла нет. Развернись, найди любую дырку и смотри. Преисподняя видна отовсюду, но из Лимба-Левиафана - лучше всего.
Простофиля, неофит - Бенедикт послушался: все равно скучно, все равно сонно, но это что-то новое - время без событий. Вот, значит, для чего нужны мысли философов. Куча мусора состоит из дыр. Как говорил один старый монах про муху под решетом: "Дырочки везде, а вылезти нельзз-ззееее!". Видно - по спирали из ярких камней спускаются двое. Тот, кто одет в покрывало, сопровождает молодого. Этот молодой уродлив. Черную бороду расчесать не удастся никому, нос великоват для лица, и из-за того верхняя челюсть словно бы провалена.
– Идущих ты знаешь, - отвлек Сократ-Гераклит.
– Ничего нового.
– Вергилий и Данте...
– Ты смотри на двух других.
"Двое других" были замечены, возникли.
– Они словно бы в песочек играют. Строят круги Ада, верно?
– Угу. Тот, щекастый, с лысинкой...
– Седые волосенки до плеч...
– Это Иеремия, ты его не знал. Он строит свой - он это называет Паноптикум, на самом деле это еще и Ад.
– Это не спираль - круги. Они разделены. Движения там нет?