Задумавшись так, Бенедикт чуть было не наступил на еще одну игрушку. Что-то в перьях и с какими-то торчащими ветками валялось в пыли, как морская звезда во время отлива. Перья и палочки то ли подогнулись то ли сломались, и звезда направила свои лучи влево, противосолонь. Когда звезда в перьях издала пискливый скрип, Бенедикт понял, что она живая (он принимал ее за конструкцию вроде той, что лежала под очковым стеклом) и склонился к ней. Существо простонало еще, и он понял, что это белая цапля. Кто-то выбил из правого крыла ажурные перья, и теперь она не могла сохранять равновесие в полете, а хрупкие ноги оказались целы. Бенедикт подхватил ее за клюв (чтобы не ударила) и под грудь, поднял на ноги:

– Вставайте, Йозеф!

– Он пустил в меня стрелу...

– Ничего страшного, крыло не перебито. Просто не хватает трех перьев. Кто-то хотел украсить наряд своей девке...

Йозеф отряхивал от пыли белый халат; Бенедикт не замечал раньше, какие у него смешные зубы - спереди щель, и резцы сходятся, как лезвия ножниц. Йозеф похож на дурачка, и язык он осваивает хуже других.

– Спасибо, - сказал Йозеф. Когда он вот так застенчиво улыбался, то походил на мальчишку - иногда он ради интереса обрывает мухам крылья, он этим очарован, но обычно стеснителен и послушен.

– Послушайте, Йозеф, - сказал Бенедикт.
– Простите меня. Тех двух чиновников, девчонку и мальчишку, я больше требовать не стану - они все равно никуда не годятся.

Йозеф то ли не знал, то ли не придавал значения тому, что у Простофили-столоначальника больше нет канцелярии.

– Они хороши!
– заулыбался, засуетился Йозеф.
– Особенно юноша. Он скоро будет понимать в боли больше, чем Вы!

– А девочка?

– Что девочка? Она изучает голод. Хочет, чтобы ее тело превратилось в чистый эфир и потеряло связь с вещами. Это невозможно, но она пока не хочет понимать.

Вот тут-то внутренние глаза Бенедикта раскрылись широко-широко, внутренние уши носорога стали торчком. Он даже повел носом и вдохнул. Помедлил, задержал в себе пыльную пустоту и льстиво молвил:

– Скажите, Йозеф... Я понимаю, изучение боли для нас необходимо крайне... Но зачем же Вам голод? Мы не едим, жертвы не едят...

– О! Прекрасно, что Вы спросили! Может быть, замолвите словечко - Вы же человек Радаманта, а он в этом лично заинтересован.

– Как так?
– насторожился Простофиля Бенедикт и, заметив это, обмяк и привалился к ближайшей стене. Мол, стою, отдыхаю, веду светскую болтовню. Речь Йозефа стучала бы в голове, словно ткацкий станок, но сейчас в этом был смысл!

– Вы понимаете, - зашептал Йозеф - сейчас он был немного выше собеседника, и ему пришлось склониться к настороженному уху. Вот она, действительно полезная исповедь!
– Вы понимаете - ведь Радамант жив! Он стыдится такого, но он живой!

– Но это невозможно!
– торжествовал про себя Бенедикт.

– Еще как возможно!
– у Йозефа даже акцент пропал, в такой он пришел экстаз, раз собеседник готов сейчас слиться с ним и всласть понаушничать.
– Не знаю как, но он жив, потому и болен. Он испытывает постоянный голод, но настоящей пищи не ест. Поэтому я - только я один во всей Преисподней!
– занят проблемами голода!

Бенедикт наставил ухо и слушал, а болтун Йозеф заливался соловьем (правда, шепотом):

– У него же диабет...

– Поэтому гниет нога?

– Ну да! Он все время голоден, он алчет, и это притягивает души именно сюда.

– Они попадают к нему, даже если не так уж виновны... Попадают, если не понимают, что творят... Или не хотят прилагать усилия в Чистилище. Вынуждены бесплодно трудиться ради блага Преисподней.

– Ну да, ну да! Он ищет, чем насытиться, потому что от голода разыгрывается боль. Пока мучается кто-то другой, его язвы молчат. Но он все равно алчет. Бедняга. Мы хотим ему помочь.

"Когда я видел Радаманта, он поджаривал людей на сковородке. Значит, он не готовил себе кушанье. Он обезболивался, мучая их. А потом пытал их страхом смерти, когда топил в помоях"

– Ничего себе - в Аду и хотят помочь! Это же натуральное Чистилище, разве так можно?! Так вот почему, Йозеф, он не хочет Вас видеть - потому что, если Вы помогаете ему, то он, значит, слаб.

– Наверное, да, - впервые за весь разговор задумался Йозеф; Бенедикт, словно девчонка или старуха, слушал.
– Ведь он же никогда не встанет, даже если заживет нога. Знаете, он ведь был борцом. Неудачно сделал мост, и у него треснул шейный вроде бы позвонок. Обратили внимание - руки у него слабые? Так вот - ходить он не будет - ни ногами, ни на костылях...

Речи Йозефа бессмысленно стучали в голове, потом словно бы схватились, стали прозрачными и полезными; поняв это, Бенедикт улыбнулся:

– Йозеф, а Вы можете взять меня к себе?

– Ну конечно же! С Вашим-то опытом причинения боли... Те мальчишка с девчонкой Вас все еще боятся! Только знаете что - поговорите с Радамантом сами. Скажите, что я, со своей стороны, полностью согласен. Он меня не очень-то любит видеть. А прошение напишем post factum.

– Прекрасно! Разумеется, я скажу, это в моих интересах.