Ромейн продолжала молчать. Слова сочувствия здесь была бы лишними, к тому же, она удивлялась, откуда вообще такая откровенность.

– Но когда я вошел в комнату и увидел, как он умирает, я вдруг понял, что он - мой отец и я его люблю, не смотря ни на что. Странно, правда?

– Нет, - девушка покачала головой, - мне тоже жаль, что Меора прогнали. Сначала мне даже казалось, что он бросил меня на произвол судьбы, оставил безо всякой защиты и поддержки. Зато когда он был рядом, мне ужасно хотелось, чтобы его не было, чтобы он исчез навсегда и перестал действовать мне на нервы, или хотя бы, чтобы его больно стукнули по носу.

– Я догадываюсь, что маг был не очень приятным человеком, - кивнул Филипп.

– Не очень приятным?
– Ромейн усмехнулась, - он был ужасным, невыносимым и просто отвратительным. Но раньше я бы просто содрогнулась от мысли, что он продолжит учить меня, зато теперь я смотрю на это по-другому. Может, все дело во мне? Может, это только я не могла его выносить.

– Не только ты. В его присутствии все чувствовали себя меньше и незначительней. Но я понимаю, что ты хочешь сказать. Мы ценим только то, что потеряли. Или то, что нам недоступно, - добавил он.

Ромейн и сама так думала. Может быть, все было бы по-другому, если б Меора не прогнали. Может быть, король был бы жив, а Оливетт оставалась доброй и милой, а не превратилась в чудовище.

– Мне нужно поговорить с Лукасом, - снова заговорил король, - теперь, благодаря тебе, у меня есть веские аргументы.

– А что ему грозит?
– спросила девушка.

– Если он не признается - смертная казнь.

– А если признается?

– Тюрьма. Надолго.

– По-моему, это почти одно и тоже.

– Ты говоришь так потому, что тебе никогда не грозила смертная казнь.

– Это подло, - вдруг вырвалось у Ромейн.

– Что?
– Филипп сощурился, - что ты имеешь в виду?

– Использовать влюбленного в тебя человека для такой грязной работы, зная, что потом его непременно казнят, - она поморщилась и лицо ее на мгновение стало таким, словно перед ней было нечто невообразима мерзкое и отвратительное, - какая гадость.

– Ты уже не считаешь, что твои долг - хранить ей верность?

– Я не могу ее видеть.

– Но это не ответ на мой вопрос.

– Я оставила службу и уже не считаю себя обязанной выполнять ее требования и быть лояльной по отношению к ней.

– Поэтому ты ушла? Чтобы без помех нарушить данное ей обещание?
– утвердительно заметил Филипп, - значит, когда ты уходила, ты уже знала, зачем я тебя вызываю и знала, что мне скажешь. Так зачем же нужно было действовать мне на нервы? У мага научилась?

– Должен же пойти впрок хоть один из его уроков, - отозвалась Ромейн уже совсем дерзко.

– Ну, этот урок ты усвоила в совершенстве. Почему ты постоянно мне дерзишь? Думаешь, что это сойдет тебе с рук?

Девушка промолчала. Она не знала, сойдет ли ей это с рук, но почему-то чувствовала, что сойдет. И не только это.

– Так, все. Аудиенция закончена, - Филипп величественным жестом указал ей на дверь, - на сегодня с меня достаточно твоих дерзостей.

Ромейн поднялась со стула и поклонилась.

– Прошу прощения, ваше величество. Вы совершенно правы, упрекая меня в излишней непочтительности и мне очень жаль, что она имела место. Жаль только, что я не могу в ответ пенять вам на то, что вы собиралась меня пытать.

– Пытать?
– он вскинул брови, - не собирался и не думал даже. Я просто хотел тебя припугнуть. Но ты ведь не станешь отрицать, что у меня ничего не вышло. Что я должен сказать, чтобы напугать тебя?

– Ну, если вы поставили перед собой цель непременно напугать меня, я уверена, что рано или поздно вы это узнаете, ваше величество. До свидания.

– Ты опять мне дерзишь, - констатировал король, вставая.

– Мне очень жаль, я и сама не знаю, почему вы все мои слова, считаете дерзостью, ваше величество.

– Может быть, потому, что это на самом деле так? С королями так не говорят, да будет тебе известно.

– Прошу прощения еще раз, но я не знаю, почему так выходит.

– Думаю, что знаешь. К тому же, мне это нравится.

Ромейн даже не стала делать вида, что удивлена. Она в самом деле знала это, или скорее, догадывалась. Никто не будет терпеть дерзости больше одного раза, если они ему не нравятся.

– Думаю, ты также знаешь и кое-что другое, - продолжал Филипп, но уже совершенно другим тоном.