Я сижу на полу у двери. Я всегда появляюсь здесь, возле запретного, запертого. Страшного за тонкой деревянной преградой.

Оно ломится каждую ночь. И чтобы сбежать от него, надо пройти по осколкам.

Встаю. Ступаю, оставляя кровавые следы. Весь пол усеян битым стеклом, а я босая. Босая, в ночнушке — как засыпала.

Помню этот сон. Он повторяется раз за разом. Тягостный, пугающе правдоподобный. Словно и не сон вовсе.

Смести бы мусор на полу, да нечем. Не руками же…

Делаю шаг, стопу сводит от боли. Закусив губу, выдергиваю впившийся осколок. Кровь капает на пол — горячая и липкая, она растворяет кусочек битого зеркала в моих руках, как льдинку.

На секунду меня пронзает острое чувство утраты. Я вдруг понимаю, что все — навсегда. Его не вернуть.

Не хочу избавляться от них! Не такой ценой!

Пустая рама напротив. Несколько кусочков зеркала засели в тяжелом металлическом ободе.

Почти бездумно я поднимаю с пола осколок. И подношу к другому, который торчит острым скалистым пиком, повторяя своим изгибом контуры куска стекла в моих руках…

Подходит.

Смогу ли я собрать заново это зеркало?

Я передумала возвращаться в Рино. Буду чужой там. Племянники? Жена брата?! Того самого Риккардо, к которому я приходила после его ссор с отцом, чтобы ободрить?!

Но куда мне еще бежать из заснеженного северного ада?

Никому не нужна… Изгнанница…

— Останься, Фран, — просит человек, который купил меня у моего отца.

— С чего бы мне это делать? — зло спрашиваю я, терзая стейк ножом.

Я уже знаю, что маг не скажет гадость. Не попытается поставить меня на место в ответ. И вижу, чувствую, пусть он и пытается это скрывать, как он страдает от моей холодности.

Глядя на это, я чувствую особую садистскую радость. Это все равно что отрывать крылышки мухе.

Очень большой и очень опасной мухе, которая совсем недавно пребольно кусалась.

— Женщине рискованно без мужской защиты. Ты и сама могла в этом убедиться.

Еле удерживаюсь, чтобы не зашипеть. Это подло с его стороны — напоминать про насилие!

— Останься, — продолжает он, словно не заметив моей злости. — Если не хочешь жить на Изнанке, я куплю тебе дом. У тебя будет столько денег, сколько нужно, моя защита и покровительство в любом из миров и свобода заниматься всем, чем пожелаешь.

— И зачем тебе это?

— Хочу знать, что с тобой все в порядке.

— С чего бы это такое беспокойство?

— Потому что я тебя люблю.

Он произносит это спокойно, буднично. И над столом повисает молчание.

Мне признавались в любви однажды… Лоренцо. Я помню, как это было: дрожащий голос, бледное лицо, потные ладони. Тогда я поверила — невозможно было не поверить, глядя на него…

Помню сладкий миг торжества сразу после его слов. Я понимала, каково это для Лоренцо — открыться и ждать в тайном страхе решения женщины. И я бы никогда не ударила беззащитного, но само понимание моей власти над мужчиной в тот момент опьянило.

В словах и тоне Элвина сейчас нет ни мольбы, ни безумных надежд, ни безмерного восхищения. Так не говорят о любви! Так — спокойно, между делом — просят передать соль или рассуждают о преимуществах псовой охоты перед соколиной!

Хотя нет! Что это я?! Об охоте мужчины вспоминают с куда большей страстью!

Значит, соль.

— Как жаль, что я не могу ответить вам тем же, сеньор, — тяну я полным яда голосом. — Вы мне отвратительны.

Морщится, чуть заметно.

— Я знаю. Ты говорила.

— Если вы надеетесь, что я сменю гнев на милость, то зря.

— Не надеюсь, — он закрывает глаза и стискивает руку на подлокотнике кресла. — Но я хочу позаботиться о тебе.

— А если я пожелаю выйти замуж? — продолжаю я пакостным тоном.

Элвин распахивает глаза. На мгновение я ловлю на его лице выражение отчаяния и неверия, потом он просит сквозь зубы:

— Фран, прекрати.

— Не называй меня так, сколько раз говорила! Это имя для близких.

— Хорошо, сеньорита Рино, — холодно отвечает он, промокнув салфеткой губы. — Обдумайте до завтра мое предложение, а пока предлагаю вернуться к ужину.

Мне отчего-то совсем не радостно слышать эти слова. Словно он опять меня обыграл, обманул. Как с признанием.

— Я хочу забрать свою одежду из твоей комнаты, — продолжаю я в надежде, что он примется убеждать меня этого не делать.

Пожимает плечами:

— Хорошо.

— Я хочу замок на свою спальню!

— Ладно.

Это становится уже нелепым! Как бы пронять его посильнее?!

— Сними ошейник! — требую я, шалея от своих слов.

— ЧТО?!

— Сними его! — оттягиваю кожаную полоску. — Свободные женщины не носят таких украшений.