"Подруга Апола, прелестная Касс", "вдохновившая поэта, милая Касс", "избранница самого Лона обворожительная Касс", - везде: на концертах, в журналах, в программах виза, мало? Все еще мало? Опомнитесь, "возлюбленная поэта", у Фадиты свои дела, и нет ее, и след ее простыл... Но ведь видела, видела, какими глазами смотрел на бывшую супругу Лон.

Касс показалось, что нехорошие чувства вот-вот прорвутся наружу. Вот как хлынут сейчас из глаз (моих "поганых глаз", - горько, чтобы лишний раз пристыдить себя, уточнила она), как прорвутся потоки застарелой зависти, застрявшей в горле ревности, вперемежку с навязшим в зубах стыдом да набившей оскомину виноватостью... И надо же было... в самый неподходящий момент... Перед Рамтеем... Надо же было вспомнить о Фадите... Из-за того, что случайно попала в обозрение Эрида... Тоже своего рода знаменитость. Вся Посейдия знала о штучках этой женщины, и не зря ведь прилепили ей прозвище коварной. Так и называли её, даже музы иногда, с улыбкой, правда, как бы извиняясь, но все же - коварной Эридой.

А она как будто опять постарела. Что это? Еще до вчерашнего дня, кажется, за несколько лет не прибавила ни одной морщинки, и вдруг за одну ночь, рывком, раз - и лицо, и взгляд, и шея ее состарились лет сразу на десять.

– Бедная, - со внезапной жалостью подумала Касс.

Коварная Эрида исчерпывала последние годы последней молодости, так и не сумев познать самого главного. Наверно, ни одна Прекрасная Дева не мечтала так страстно о чем-то настоящем. Что произошло с этой мечтой соседки, Касс не знала. О себе Эрида рассказывала неохотно.

– Мое горе заставило меня измениться.

И все. Что за горе, о том молчок.

Фадита на скорбь сестры усмехалась в ответ: - Подумаешь, горе! Да она всегда такая и была.

Однако изменилась с уходом юности Эрида здорово.

– А любви так хотелось!
– всем телом потягивалась, кривовато улыбаясь, признавалась она.

Куда там любовь! В течение последних двух десятков лет неудачливая мечтательница хладнокровно, - она даже разработала собственный метод, - влюбляла в себя всех, до кого могла дотянуться. Она встречалась с многочисленными поклонниками в одиночку и скопом, придумывала все новые и новые забавы. Об ее похождениях знала и болтала вся Атлантида, а в колониях сочинялись легенды.

Поклонники Эриды быстро менялись по составу, но оставались юными. Чужая молодость приводила ее в ярость. Иногда в красавицу влюблялись всерьез. Чужое стремление вызывало в ней приступы доходившей до бешенства злобы. Тех, кто не исчезал после одной-двух ночей, она равнодушно обрекала на страдание. Чужое страдание вызывало в ней презрение. А чужая любовь, хоть мужчины к ней, хоть матери к собственному ребенку, - ненависть.

– Ах бедная я, бедная. Обделена. Подсознательно чувствую: обделена, - ныла несчастная.
– Что за непонятная подлость природы!

– Глупости какие!
– взрывалась на это Фадита.
– Чего тебе не хватает?

– Любви мне не хватает!
– орала Эрида в ответ.

– Это тебе-то?
– насмешливо сомневалась сестра.
– Пойди, поболтайся среди знакомых, поработай язычком. Что-то ты давно никого не ссорила... Рассоришь кого-нибудь, сразу успокоишься.
– Фадита пожимала плечами, делала почему-то обиженное лицо.

Действительно, когда Эриде удавалось кого-нибудь поссорить, унизить, поставить в неловкое положение, она удовлетворенно усмехалась про себя своими яркими губами.

– Она же обо всех добывает сведения, - жаловалось на сестру Фадита, оставшись при случае с Касс наедине.
– Меня, если что, не пощадит, я это чувствую. Ведь она даже, когда ничего плохого не знает, все равно делает вид, что знает, причем обо всех. Угораздило же меня родиться ее сестрой! Главное, в ее присутствии не покидает чувство опасности.

Последнее замечание было абсолютно верным: в отношениях с этой женщиной главным и постоянным было чувство опасности.

Временами, когда общение с Эридой чересчур затягивалось, Касс казалось, что она напрочь теряет чувство реальности и тихо сходит с ума.

– Ты не думай, конечно, она моя сестра и я ее люблю, - заканчивая неприятный разговор, Фадита с непонятной миной поджимала губки бантиком.

Прекраснейшая не лгала, да и никак не могла лгать: по праву рождения Прекрасным Девам полагалось говорить только правду. Неприязни к себе Эрида действительно почему-то не вызывала. По крайней мере, у Касс. Если же неприязнь и существовала, то густо затушевывалась острым и слегка болезненным интересом, смешанным с привлекательностью той же остроты и той же болезненности. А привлекательность существовала, не проходила, несмотря ни на что. Было что-то в Эриде, что притягивало к ней, а что именно - ни понять, ни объяснить...

Общаться им приходилось довольно часто: задние дворы домов обеих Прекрасных Дев соприкасались. Границей служила в полтора роста стенка, увитая диким виноградом. Иногда у Касс возникало ощущение, что Эрида насквозь просматривает ее двор, а может быть, и дом.

Представив себе завтрашнее появление вдвоем с Лоном, рука об руку, на вечере у Зева и Эры, Касс усмехнулась, а потом увидела Рамтея и сразу позабыла о злополучных сестрах.

Могучий, огромный, русоволосый, Рамтей поднимался навстречу. Держался он, как всегда, холодно и бесстрастно, при этом непонятная тень едва уловимо скользила по его надменному лицу. Брат Зева казался сегодня не то смущенным, не то расстроенным.