– Спокойно. Спокойно. Торопиться не надо.
– Откуда-то издалека донесся размеренный голос Лона.
– Не гони себя. Жди, когда все само собой сойдется в одно целое, уложится в сознании. Главное, не бойся уйти в кошмар совсем: ты вернешься... Я верну тебя, если что...

Взбаламученная пыль неустойчиво укладывалась на дорогу и была на ощупь похожа на хорошо взбитые сливки, только чуть-чуть полегче, сильно горячее и гораздо темнее... Или на невесомый шелк, в который приятно погружаться глубоко, как можно глубже, босыми ногами. Пыли хватало на все: она устилала землю, скрипела на зубах, неопрятной корой покрывала лица, руки и ноги, а сандалии - сплошным серым налетом.

По дороге брели три окровавленных, измученных побоями, жарой и жаждой человека. Несчастные спотыкались, шатались, падали под тяжестью огромных деревянных крестов. Подгоняемые ударами бичей, через силу поднимались, брели все дальше и дальше вперед.

Двое были разбойниками: силой ножей и мускулов отнимали у людей золото, драгоценности, жизни. Третий был философ и поэт: силой слов помогал людям познать и понять жалость, доброту, понимание.

Двое ненавидели других людей. За свою ненависть они должны были погибнуть. Третий людей любил. За свою любовь он должен был погибнуть наравне с первыми двумя.

До Касс внезапно дошло: все трое не просто обречены на смерть. Они обречены на мучительную смерть. Провидица содрогнулась: она поняла, какая именно смерть была предназначена казнимым.

Вещунья физически, каждой клеткой своего тела чувствовала боль.

Боль висела в воздухе, гнездилась в пыли и в жаре, затекала грязным потом в глаза. Боль струилась в мягких складках несложного платья, плясала на металлическом одеянии солдат. Боль лилась с нещадного солнца захлестывавшим всё и вся потоком. Боль наполнила собой цвета и звуки, заселила каждую частицу пространства и времени.

– Больше не могу, - прошептала Касс.
– Не могу больше.

– Спокойно, спокойно, - монотонно повторял Лон.
– Ничего на самом деле, не происходит: считай, это только твое воображение.

– Не могу больше.

По всему телу вещуньи пошли крупные судороги, на лице отразилась мука. Девушка дробно зачастила: - не могу больше, не могу больше, не могу больше, не могу...

– Хорошо, - сказал Лон. Он щелкнул пальцами левой руки (правая безотрывно лежала у нее на лбу) и закончил тренировку одним словом: - Домой.

Конвульсии и мука оставляли постепенно.

Касс уже вышла из транса, но видение не хотело отпускать и напоследок билось в ней жестким ознобом. Она сильно дрожала в такт всем телом, - и всё ещё не могла освободиться совсем.

– Вдох, выдох, - размеренно командовал Лон.
– Глубокий вдох, длинный выдох...

Знакомые очертания и окраска комнаты, мебели, вещей и предметов, прохлада Лоновской ладони, приятное тепло и уют ложа постепенно ослабили дрожь. В конце концов, вещунья согрелась и стала успокаиваться.

– Видела в цвете?
– деловито осведомился Лон.

– Да, - еле слышно произнесла Касс и всё тело опять протянула судорога.

– Ну что ж, вполне прилично, - не заметив, а может, только сделав вид, что не заметил ее смятения, пробормотал Лон.
– Не надо только принимать все это близко к сердцу.

Уже смутно, издалека, но все-таки опять Касс увидела:

огромный крест, а на нем - прибитый к этому кресту человек. Несчастный медленно умирает под солнцем. Раскрытый, еще живой, казненный лишен возможности пошевелить рукой, чтобы смахнуть со лба пот или стряхнуть мух.

Внизу - толпа людей.

Они молча стоят и смотрят.

Развлекаются.

Касс застонала.

– Успокойся, - сказал Лон.
– Расслабься и успокойся. Вернее, соберись и успокойся.
– Лон посмотрел куда-то в сторону и нарочито безразличным голосом произнес: - Насколько я понимаю, ты видела Уэшеми? Это, разумеется, не Орф, но все же...

– Я устала, - с обидой и горечью в голосе выдохнула Касс. Она облизнула губы и таким же, как только что Лон, нарочито безразличным тоном поинтересовалась: - Ты видел то, что видела я?

Поэт не отвечал.

Он принес ей кубок фруктового и, пока она погружалась в сладкую прохладу нектара, включил виз.

Только теперь Касс окончательно пришла в себя. Настолько, чтобы услышать недовольство в его голосе, сообщившем: - Опять. В который раз...

Вроде бы только одна или две музы были на вчерашнем приеме. Запись злосчастного вечера шла по всем программам виза, да к тому же еще с самого утра, с самыми разными комментариями.

Вот и опять: мелькнуло холодное лицо Арса, бесстрастно наблюдавшее неуклюжие пируэты женщины-паука на красивой мозаике пола, а потом Рахел заслонили суетливые тела гномов...