– А если ты все знаешь...
– Сара задохнулась от негодования и выпалила: - Как смеешь ты позволять пытки! Рабство! Надругательство власти над беззащитностью! Зависимость одного человека от другого! Начертание всей нашей истории одной лишь сплошной кровью!

– Но что же мне делать, когда они!...

Распятый повысил было голос в возмущении, но тут же опомнился. Осекшись, он вернулся к прежнему мягкому тону.
– В тебе сейчас говорит пережитое зло, - он покачал головой.
– Поверь, мне не нужны страдания, ни мои, ни твои.
– он подумал ещё и решительно повторил: - Ничьи страдания мне не нужны. Совсем не этого я хотел. Я же сказал, я только хотел помочь им, ведь они так безнадежно отстали... Но они опять все переиначили по-своему. Они по-прежнему не ведают, что творят...

– Я не желаю говорить о них! Если каждый из них - Бог, тогда я отрекаюсь от всякой веры! А если Бог ты - тогда хорошенько оглянись вокруг: кого ты сотворил, Господи!

Зеленоглазый поник головой: - Да, я ошибся. Ошибся в том, что пытался нести идеи людям, ещё не готовым их принять. Революции всегда бессмысленны, нахрапом ничего не выходит. Ученики всегда перекручивают по-своему учение, коему служат. Преемники делят власть. Я страшно ошибся. Я так желал добра! Я так надеялся оставить след в истории!

– Не слишком ли дорого обходятся истории подобные следы!
– воскликнула Сара.
– Сколько же боли, несчастий и ужасов несёт в мир жажда добра! Неужели ты не знал об этом!

– Знал, - покачал головой зеленоглазый.
– Ох, как знал! Но как же тогда?Просто пройти мимо чужого страдания? Как же тогда жить?

Он смотрел на Сару с надеждой, что она вот-вот найдёт ответ на этот вопрос.

– Да, - запальчиво сказала она.
– Лучше пройди мимо. По крайней мере, не сделаешь хуже.

– А ты умеешь пройти мимо?
– желчно поинтересовался зеленоглазый.

Настала очередь Сары поникнуть головой. Распятый передёрнул плечами и легко отнял от креста руки.

– Мы еще побеседуем обо всём этом, а пока...
– он протянул руки к ней.
– Не обвиняй меня в том, чего не могу изменить! Умоляю тебя, не надо больше ненависти: ее достаточно много в этом мире. Прошу тебя, не злись. Да, люди по-прежнему преисполнены зла. Но вспомни: разве никогда не видала ты от человека и добра? Взять хотя бы твою семью. Постарайся сейчас забыть зло, это будет лучше всего. Если помнить плохое, оно не уйдет никогда, так и станет держать за горло. Сумеешь ли ты пусть не понять - простить меня? Сумеешь ли ты, ты первая начать очищение от зла? Впрочем, сейчас не до разговоров. Освободиться, отдохнуть, - вот все, что нам надо сейчас... Пойдем со мной.

Только теперь она заметила: он давно оторвался от своего креста и парил перед ней в ожидании.

– Значит, я умерла, наконец?

– Подумай, разве ты чувствуешь себя мёртвой? Неужели смертью зовется лёгкость? Освобождение? Ты вольна парить, лететь, мчаться, куда угодно...

Да, он говорил правильно. Она легко выскользнула из связывавшей ее веревки, которая теперь потеряла свою силу над ней. Он взял её за руку, потянул за собой, от толпы, от костра. Вдвоем они оказались в тоннеле, длиннющем, бесконечном... Сара осмотрелась. Было чисто, светло, покойно. Не жарко, не холодно, а именно хорошо...

Справа и слева от коридора убегали дорожки. Петляя, формировали отсеки. В каждом отсеке проходила своя жизнь.

Сара еще раз посмотрела прямо перед собой. В тот отсек, где догорали три костра. Оттуда тянуло смрадом жжёного мяса, паленых волос, потной плоти. Еще оттуда доносилось ликование бесновавшейся толпы. Тех, кто называл себя последователями распятого на кресте поэта, воспевшего бессмертную душу, милосердие и любовь.

Боль ушла вместе с телом. Сара теперь была не Сара, но Нечто, бесплотное, невесомое. Перед ней стояли другие, уже не люди, а те же освобождённые от бремени тел, что и она сама. Расцвеченные яркими бликами сущности, выскользнувшие, ушедшие оттуда, из плена материи.

В памяти откуда-то всплыло слово "Эго". Сара поняла, так назывались теснившиеся в сердцевине каждого светового образа сгустки мыслей, эмоций, энергии. Четверо из тех, что еще час назад являлись ее семьей, простились по очереди, затем двинулись в путь. Полетели быстро, целеустремленно, будто знали, куда и зачем летят.

Оставшиеся Двое потянулись друг к другу.

Сара еще раз посмотрела в знакомый отсек. Каждый человек в толпе обладал собственным эго. Предметы и люди светились изнутри. Теперь она четко видела это свечение, выбивавшееся за пределы человеческого тела, как бы обрамлявшее его. Только обгорелые трупы не излучали ничего. "Аура", - подсказала память еще одно название.

Сара почувствовала, что к ней вернулось неведомое, казалось, и не существовавшее до сих пор знание. Она осмотрела себя. Цвет ее был золотистый с малиновым, с редкими вкраплениями красного, оранжевого, серого, светло-голубого. Цвета ее спутника были чище, почти без примесей, в основном, малиновый, золотой, лиловый, ультрафиолетовый. "Любовь, - решила Сара.
– Понимание, духовность, высокое развитие". Оказывается, она знала значение всех цветов.

Толпа излучала совсем другие оттенки. Больше всего черного, перемешавшегося с мертвенно-бледным. Много красного, коричневого, серого, попадалось оранжевое, ядовито-зеленое. Она определила эти излучения, как ненависть, страх, гнев, жадность, уныние, тщеславие, зависть. Но мелкие искры золотого, малинового, синего, голубого нет-нет, да и выявлялись вдруг среди ядовитого дыма темных красок. Даже на черном были рассыпаны сверкавшие невесомые крапинки.