Снова поклонился старик речке. Цветок же тем временем поскучнел. На глазах завял и лепестки сбросил. Осталась только шишечка темная, да стебель недлинный.

Повернулся старик, пошел к тому месту, где Еким над Алешкою горюет. Тот как сидел, так и сидит, не видя - не слыша. Поглядел на него странник, поглядел, а потом слегка своей палочкой тюкнул по шлему, Еким и растянулся. Старик, даром что на вид хлипкий, поднял молодца, ровно перышко, отнес в сторону, на травку уложил. К Алешке вернулся. Содрал с него доспех, оружие собрал, на коня Неодолищева приспособил. Накрыл Алешку одеждой евойною, рот ему распахнул, да и нажал на шишечку темную. Побежала по стеблю струйка, старик одной рукой давит, а второй голову молодца приподнял, следит, чтоб ни капельки не пролилось. Покончил свое дело, отбросил цветок выжатый, улыбнулся молодцам, "ну, прощевайте" сказал, подхватил коня богатырского и подался себе, не оглядываясь. Идет, на солнышко щурится, разве что не поет.

Только с глаз скрылся, шевельнулся Алешка, закашлялся. Сел, оглядывается. Пока понять пытался, что к чему, Еким прочухался.

– Как же ты живой, - Алешку спрашивает, - коли я тебя вот только что собственной рукой живота лишил?

Видать, не совсем прочухался.

– Так ведь и я то же подумавши, - товарищ его бормочет.
– Ну, что это я тебя...

На двоих вспоминать принялись, кто что вспомнит. Алешка поведал, что у него с Неодолищем вышло, Еким, - как ожидал его, как решил не в Ростов ехать, а с богатырем поквитаться... Сколько прошло, пока старика хватились, да коня Неодолищева, да доспеха с оружием. Только того уже, как говорится, и след простыл...

Вот он, наконец, Киев-град. Добрался Алешка. Ино правдами, ино неправдами, а добрался. С Екимом вот только на дороге проститься пришлось. Сам так пожелал, ни при чем тут Алешка. Ну, разве самую малость...

Случилось это вскоре после той самой встречи с Неодолищем. Они тогда чудом правильную дорогу выбрали, и, более не сворачивая и не кружась, спрашиваясь в селениях, потихоньку-полегоньку куда надобно путь держали. И, что удивительно, люди уже знали о победе богатыря неведомого над Неодолищем. Такие небылицы молодцам рассказывали, за год не придумать, а тут и прошло-то всего ничего. Выходило так, будто Неодолище этот самый чуть не самым страшным лиходеем и разорителем во всей земле был, и колдуном-то, и оборотнем, и кем только не величала его молва людская. Все-то он царства-государства, по которым проезжал, данями обложил, и, верно, до самого края земли добрался бы, коли б, на беду, не повстречал иного богатыря, нашего. В том смысле нашего, что он, поговаривают, едва не из соседней деревни, ну, может, чуть подалее. Наш-то посильнее оказался, с гордостью повествовали они. А дальше, кто - в лес, кто - по дрова. Чего только наш с Неодолищем не вытворял: и в землю-то его вгонял по самую макушку, и, ухватив за ногу, забрасывал за облако ходячее, и гнал-то его лесами-полями в даль неведомую, и...

Слушал Алешка эти россказни, рот до ушей. Приятно, конечно, когда про тебя такие небылицы плетутся, хоть и не так все на самом деле было. Ан кому интересно, как он там вокруг костра прыгал да елозил? Вот за облака супостата закинуть - дело иное. Тут тебе слава и уважение. А костром седалище припалить, прыгавши, - какая ж тут слава? Оттого помалкивал да ухмылялся.

Еким же, которому Алешка всю правду выложил, больше хмурился да покряхтывал. Не по заслугам товарищу его честь воздается. Хоть и молчит Алешка об себе, ни словом никому не обмолвился, что, мол, это он тот самый богатырь и есть, так ведь и истину не говорит. Ему, понятно, нравится небылицы слушать, ан чести по заслугам быть должно. Кабы не старик странный, так ведунья надвое сказала... Хотя, какой там надвое? Тут и к ведунье ходить не надо, спрашивать, чем бы поединок закончился. А еще, не думал, не гадал Еким, что ему так неуютно про подвиги товарища своего слушать будет. Он, должно быть, где-то в глубине сердца своего себя первым считал, а тут... От того-то, может быть, и хмурится, и покряхтывает. Скорей бы до Киева добраться. Там и поглядим, о ком песни да сказки складываться станут...

Сколько верст позади осталось, не сосчитать, а только оказались они как-то под вечер в одной деревеньке. Как прозывается - не вспомнить, может, и вовсе никак. Спросились переночевать, указали им на избушку, в которой местная знахарка жила. Она, небось, на месте том, где потом деревушке стать, за сто лет поселилась, до того старенькая. Знахарка, то есть. Ан хозяйство у нее справное, корова с теленком, изба на загляденье, сараюшки, огород. Хотя, конечно, удивляться нечему: она и людям, и скотине снадобьями своими помогает, а они ей - чем могут. Травы накосить, дров из лесу привезти, где нужно - бревна подправить.

– Да она и сама оплошки не даст, - это им дед сказал, что дорогу к избе знахарки указывал.
– Сам видел, как у нее ведра с водой от колодца к крыльцу друг за дружкой бежали. Ну, не то, чтобы сам - сосед сказывал. А ему вроде как Пахом говорил, - он у нас печи кладет, - он-то как раз и видел, кажись...

Избу знахарки они нашли сразу, только так случилось, что еще допрежде них здесь гости обосновались. Чуть раньше них двое молодцев переночевать попросились. Очень на Алешку с Екимом похожие. Только не в Киев, к Ростову путь держащие. Это уже потом, за столом выяснилось. Места в сарае у знахарки хватит, она и новым гостям от ворот не указала. Чего уж там, одну ночку-то как-нибудь перегодить. В тесноте, говорят, да не в обиде, ан не тот случай, - сарай у знахарки просторный. Там еще пару молодцев уложить можно.

Только и то говорят, иным не то, что в сарае, на белом свете двоим тесно. Еще ни слова молодцами сказано не было, а будто заяц промеж ними пробежал. Будто соперников почуяли. Нигде прежде не виделись, пути друг дружке не заступали, а вот поди ж ты... Рядом всех поставить - залюбуешься, скажи какой девке красной - выбирай любого в милого себе, так ведь не выберет, глаза разбегутся, ан не к одной и той же девке свататься едут... Знахарка же только улыбнулась незаметненько. Знает, наверное, что-то, недаром сколько лет прожила. Ей не только о хворях, ей, может быть, чему случиться должно, ведомо. Она будто не видит, как молодцы один на другого поглядывают. Суетится себе, на стол собираючи.

Собрала, вечерять зовет. Одних - от ворот, они там приспособились, подпирают. Других - от сарая, они там коней своих пристраивают. На лавки сели - через стол. Едят молча, ежели один кто к мисе руку протянул, остальные своего череда ждут. Так бы, наверное, и тучились, ежели б хозяйка квасу хмельного не выставила. Опрокинул каждый по кувшинчику, веселей дело пошло. Слово за слово, разговорились, ровно пелена какая спала. Тут-то и выяснилось, что Добрыня с Ратшей к Ростову направляются. Сами-то они из славного города Рязани, ан так получилось, что им в Ростов надобно. А как выяснилось, что Алешка с Екимом сами ростовские, - да еще по кувшинчику, - понеслась беседа, ровно телега под гору.