– Вы что, издеваетесь надо мной?!

Он поднялся, не сводя с Маргариты озадаченного взгляда.

– Помилуйте, кузина! Как я могу...

– И тем не менее вы издеваетесь. Притом жестоко, безжалостно.

– Разве?

– Ведь вы хотите меня? Признавайтесь!

– О, милая Маргарита, - пылко прошептал Филипп, привлекая ее к себе.
– Если сам Всевышний не устоял перед Девой Марией, то где уж мне, грешному. Ты так изумительна, что я...

Она запечатала его губы долгим и нежным поцелуем.

– Змея-искусительница!
– сказал он, переведя дыхание.
– Твоя рубашка сводит меня с ума.

– Так ты не отрицаешь существование змея-искусителя?

– Теперь я убедился, что ОНА есть.

– Значит, ты любишь меня?
– проворковала Маргарита.

– Да, люблю.

– Сильно любишь?

– Безумно люблю.

– Меня одну любишь?

– Ну, нет!
– возмутился Филипп.
– Это уж слишком.

В ответ Маргарита влепила ему пощечину.

– Да ты просто негодяй! Тупое, самодовольное ничтожество!

Филипп был немало удивлен таким взрывом искреннего негодования.

– Это почему?

– Да потому что Я люблю тебя, неблагодарный!
– не выдержав, яростно вскричала Маргарита.
– Только тебя! Одного тебя!

"А ведь это похоже на правду!" - в упоении подумал Филипп и вместо ответа сорвал с нее рубашку.

– Но она же сводит тебя с ума, - заметила Маргарита. Они были одного роста и ее быстрое дыхание обжигало его лицо.

– От твоего восхитительного тела я дурею еще больше, милочка.
– Он склонил голову и игриво схватил зубами ее плечо.
– Сладкая ты моя! Сейчас я тебя съем.

– Съешь?
– томно улыбнулась она.

– Ну, если не съем, то уж наверняка зацелую.

– Давай, давай! Целуй меня, милый, целуй поскорее... побольше! Я так люблю тебя, я так хочу тебя. О, как я хочу тебя! Я дурная, Господи, я влюбилась!
– С этими словами Маргарита повалилась на кровать, увлекая за собой Филиппа.

"Вот ты даешь, Господи!
– подумал он.
– Она влюбилась..."

Это была последняя более или менее трезвая мысль Филиппа, после чего страсть поглотила его целиком.

6. В ТИХОМ ОМУТЕ

Лишь через полчаса после ухода Филиппа Габриель, наконец, решился продолжить свой путь. За это время он ничуть не успокоился, напротив - еще больше возбудился и порядком растрепал свои волосы и одежду, когда исступленно метался по галерее, обуреваемый самыми противоречивыми чувствами.

На этаже было темно, хоть глаз выколи, поэтому Габриель извлек из кармана огарок свечи и зажег ее от огнива. Затем, следуя указаниям д'Обиака, подслушавшего их из разговора Филиппа с Матильдой, он пересек из конца в конец длинный коридор и очутился в начале другого, по обе стороны которого через каждый семь-восемь шагов выстроили в два ровных ряда двери, ведущие в комнаты фрейлин.

Габриель отсчитал пятую дверь слева. К ее ручке была привязана бантиком красная лента для волос - условный знак на тот случай, если Филипп что-то напутает. Эта трогательная подробность лишь усилила раздражение несчастного влюбленного.

– Вот бесстыжая!
– зло пробормотал он.
– Вот развратница!..

Повинуясь внезапному порыву, Габриель поставил на пол свечу, дрожащими пальцами отвязал ленту и принялся покрывать ее жаркими поцелуями.

"Боже, да я спятил!
– в отчаянии думал юноша, прижимаясь губами к тонкой полоске шелка, единственным достоинством которой было то, что она помнила запах кожи и волос его любимой девушки.
– В самом деле спятил... Филипп был прав: не стоило мне сюда приходить. Зачем я здесь? На что я надеюсь?.."

Горестные размышления Габриеля прервали приглушенные голоса за дверью напротив. Он быстро сунул ленту в карман и пинком ноги погасил стоявший на полу огарок, однако скрыться не успел. В следующее мгновение дверь приоткрылась и в коридор выскользнул Симон де Бигор с зажженной свечой в руке.

– Габриель!
– изумленно воскликнул он.
– Ты? Вот так сюрприз!

– Ради Бога, потише!
– сквозь зубы прошипел Габриель.
– Зачем кричать? Пойдем, скорее!

Он схватил растерянного Симона за локоть и силой увлек его за собой.

– Что случилось, друг. Почему...

– Да помолчи ты, дубина!

Свернув за угол, Габриель остановился и лишь тогда отпустил руку Симона.

– Что это с тобой?
– в недоумении спросил тот.
– Какого черта...

– А ты какого черта? Разорался, как на площади. Неровен час, девчонки всполошатся и вызовут стражу.

Симон хмыкнул.

– Пожалуй, ты прав. Это я сглупил - незачем было кричать. Но представь мое удивление, когда я увидел тебя...
– Вдруг глаза его округлились.
– Батюшки! Так ты был у Матильды?