— Катрина, — напряженно позвал Адрас.

— У меня нет выбора, — снимая головной покров, жестко и решительно произнесла я, — одно из двух, я или погибну быстро, если Эхея действительно вознамерится меня убить, или погибну медленно, потому что кесарь уже вознамерился уничтожить мою личность окончательно. А иногда, Адрас, лучше быстро и мучительно сдохнуть, чем медленно и приятно терять саму себя.

Он промолчал, но я знала — он понимает меня как никто. Он, которому пришлось видеть гибель своей матери и города в котором он вырос, а после жить во дворце отца, являвшегося убийцей, и улыбаться тому, ради выживания выражая сыновью признательность. Так что он меня понял. Просто понял. И остался стоять на месте молча.

А я, на ходу расстегивая платье, пошла к темной, угрожающе затаившейся, опасной воде.

Я шла к ней, стараясь не думать обо всех тех монстрах, что как рассказывала бывшая любовница кесаря, в ней водятся. Стараясь не думать об опасности. И раз за разом напоминая себе — я Катриона Ринавиэль Уитримана! Я наследница Оитлона. Я та, кто не имеет права на ошибку, для кого долг перед подданными превыше всего. Та — кто был рожден править, я…

Я остановилась перед самой заводью, вспомнив о человеческих поселениях, о людях, которые сейчас зависели от меня и моей преданности кесарю.

Секундное сомнение, и четкое осознание — если все останется по-прежнему, рано или поздно, а скорее боюсь рано, кесарь полностью подчинит меня себе. Что тогда останется у меня, кроме желания угодить господину? Ничего.

И медленно сняв с себя верхнее платье, я так же медленно расстегнула и второе, чтобы, избавившись от стягивающей одежды, в одном легком нижнем платье, без сомнений и промедлений, сделать последний шаг и рухнуть в воды Эхеи.

И задохнулась.

От холода сковавшей вмиг ледяной воды.

От ощущения проплывающих мимо громадных чудищ.

От осознания того, что мне уже очень-очень давно, хотелось вот так, правда еще разбега не хватало, прыгнуть в воду.

И на миг, на очень короткий миг, ощутить себя в охт с шенге и орками, ощутить себя ребенком, свободным от долга и обстоятельств, ощутить себя счастливой. Абсолютно пре абсолютно счастливой.

Но это не пруд возле поселения лесных орков, я не ребенок, и будь я трижды проклята, но я не вернусь, пока в этом мире все не будет, по-моему. Без рабства, без угнетения людей и прочих народов, без того, чтобы у матерей забирали детей и оставляли их расти в загоне, и без мерзости и жестокости, которую позволяют себе как светлые, так и темные.

И я распахнула глаза.

Чтобы содрогнуться всем телом, потому что на меня смотрел мир. Одним, огромным, сине-голубым призрачно светящимся глазом на меня смотрел целый мир…

Конечно, исключительно в целях сохранения целостности моего разума проще было бы подумать, что это глаз какого-нибудь речного чудовища, но нет — это был мир. Одушевленный нижний мир. Тот, кто, не сумев избавится от вторжения темных и светлых, разделил самого себя на две части. Тот, кто всеми силами пытался защитить своих детей. Тот, кто являлся живым, и быть может даже в какой-то степени разумным.

Несколько секунд мы с миром молча смотрели друг на друга, я, не зная как на это реагировать, он похоже тоже.

А потом я начала задыхаться.

Рывок вверх, и я, наученная плавать любимым шенге, с легкостью вынырнула на поверхность, услышала полный облегчения донёсшийся до меня с берега вздох Адраса, но осталась, тяжело дыша и надеясь на что-то.

А на что?

На что я надеялась?!

Меня не съели, одно это уже являлось частичным оправданием надежд.

Нырнув снова, я осмотрелась — ни никаких глаз более обнаружено не было. Зато количество монстров значительно увеличилось, и я подумала, что пора бы выбираться.

В несколько гребков доплыла до берега, рывком поднялась, села на берегу, вынув ноги из воды и обняв колени, чтобы хоть немного согреться.

— Катрина, ты бы отошла оттуда, — сказал Адрас.

— А смысл? — безразлично спросила я. — Чудовищ в реке действительно полно, но они не тронули меня в воде, едва ли нападут и когда я на берегу.

— Кат… — начал было он, но я подняла руку, призывая к молчанию.

Потому что я вспоминала. Медленно, но верно вспоминала все… Дедушку, и ожившую птицу… Дом… Башню… няню… повара и его ласковое обращение ко мне «Луноликая», Готмир… Динара… Аршхана… Лору и алтарь… возрождение погибших стражей от поцелуя, сначала от поцелуя моего с Динаром, когда все вокруг замерло и он смог добить гоблинов, после от поцелуя с Аршханом, когда ожили все убитые оитлонцы и далларийцы…спасение Лорианы… известие о моей свадьбе с кесарем… мои слезы… и отчетливое осознание того, что с самого моего рождения, а фактически еще и до него, я была игрушкой. Я была просто игрушкой кесаря. Игрушкой, в которую игрались. О которой периодами забывали, которую иногда отдавали поиграть другим, и которая вдруг вызвала интерес, когда мне было сколько… пятнадцать? Да, пятнадцать. Сейчас, когда я знаю как, выглядят эллары, я поняла пристрастие кесаря к молодым — у юных девушек тоньше стан, руки, черты лица, в них больше утонченности… как в пресветлых леди. Теперь я поняла его… но оправдывала ли? Нет. А воспоминания лились и лились потоком, сбивающим с ног, заставляющим судорожно хватать воздух, превращающим биение сердца в боль, которая охватывала всю меня.

— Катрин, — Адрас, не знаю как преодолевший вполне оправданный ужас перед водами Эхеи, подошел, и укрыл меня своим камзолом.

Стало теплее.

Телу, но не душе.

Я вспомнила меч Мрано, который вогнала в себя по рукоять, и взгляд Динара… его последний взгляд на меня, потом все заслонил кесарь… Кесарь, который подхватил меня на руки и понес путем звезд…

И вот тут меня затрясло.

Путь звезд! Элементаль прошедший путем звезд!

Элементаль, захвативший контроль над орками! И вот ни один темный и даже никто из светлых не смогли объединить все племена орков, а он смог. Потому что он орк!