— Я попрошу вас впредь не шпионить за моей женой, тётушка, — подбирая слова, медленно произнёс Куташев.

Madame Олонская покорно кивнула и, обиженно насупившись, поспешно захлопнула шкатулку и удалилась. Князь хотел было вернуться к прерванному занятию и продолжить осматривать приобретённый не так давно манускрипт, но взгляд его невольно вновь и вновь обращался к лежащему на краю стола письму. Не сумев побороть искушение, Куташев прочёл его до конца.

Откинувшись на спинку кресла, Николай потёр виски кончиками пальцев. "И так, Марья Филипповна собиралась написать Ефимовскому, но отчего-то передумала. Что стало тому причиной? Похоже, Мари решила избрать менее тернистый путь и, отказавшись от охоты на более крупную дичь в виде графа Ефимовского, удовольствовалась князем Куташевым", — облокотившись на стол и положив подбородок на сложенные руки, продолжил размышлять Куташев. Но в цепочке его размышлений появились звенья, которые никак не желали укладываться в общую картину, в образ Марьи Филипповны, что он нарисовал для себя. В первую очередь — её яростное сопротивление браку, к которому он её принудил шантажом, потом попытка бегства из Петербурга. По всему выходило, что она всё же отправила письмо Ефимовскому и надеялась на благополучный исход своей аферы. А может, не было никакой аферы, и это именно он, вмешавшись, исковеркал чужую жизнь? Впрочем, довольно! Только Андрей может дать ответ на все его вопросы, и коли он вернётся в самом скором времени, стало быть, Марья Филипповна ему не безразлична. И вот тогда ему, князю Куташеву, придётся держать ответ.

На третий день после падения с лестницы княгини Куташевой Генрих Карлович вновь посетил особняк на Мойке, осмотрел свою пациентку и, казалось, остался вполне доволен состоянием её здоровья, но он по-прежнему настаивал на том, что Марье Филипповне необходимо оставаться в постели, а уж от поездок так и вовсе надобно отказаться.

Во время своего визита семейный доктор Куташевых оставался неизменно вежлив с княгиней, но за безупречными манерами пожилого немца Марье Филипповне чудилось тщательно скрываемое пренебрежение. После его ухода, она попросила мужа найти ей другого врача, но Николай даже слышать не пожелал о том.

— Не понимаю, Мари, чем вам Генрих Карлович не угодил? — пожал плечами Куташев. — До нынешнего дня у меня не было оснований сомневаться в его способностях.

— Мне он не нравится, — капризно надула губы Марья, продолжая упорствовать.

— Ну отчего? — недоумённо развёл руками Куташев, остановившись у кресла, в котором расположилась Марья. — Он чем-то обидел вас? Дурно отозвался?

— Нет, — вздохнула княгиня Куташева.

— Тогда не о чем говорить больше, — закончил Николай. — Я должен идти. Нынче Государь пожелал смотр нашему полку устроить, опаздывать мне никак нельзя, — улыбнулся он.

Поняв, что на сей раз муж уступать ей не намерен, Марья сдалась. Целый день она вынуждена была провести в своих покоях. После обеда к ней заглянула Софья. Отношения между княжной Куташевой и Марьей Филипповной день ото дня становились всё холоднее. Даже понимая, что причиной сего отчуждения является исключительно она сама, Марья никак не могла заставить себя относиться к золовке более мягко и попытаться вновь расположить её к себе.

Уходя на службу, Куташев попросил сестру не оставлять Марью одну и по возможности скрасить ей досуг. Княжна явилась в покои снохи с альбомом и грифелем. Mademoiselle Куташева в самого отрочества увлекалась живописью и всюду носила с собой альбом для набросков. Испросив разрешения, она взялась рисовать портрет Марьи Филипповны. Однако же Марье вскоре наскучило сидеть в одной позе, и она попросила Софью показать результаты её трудов. Разглядывая набросок, княгиня сосредоточенно хмурила брови, поворачивала рисунок под разными углами, но вынуждена была признать, что золовке весьма точно удалось передать сходство с оригиналом.

— Весьма недурственно, — вынесла она свой вердикт.

— Я ещё не закончила, — обиженная столь скромной оценкой её стараний, отозвалась княжна. — Ежели вы посидите ещё немного, я, пожалуй, смогу дорисовать ваш портрет.

— Я устала, — вздохнула Марья Филипповна. — Не могли бы вы мне принести что-нибудь почитать? Сама я вряд ли дойду до библиотеки, — кивнула она свою ногу, покоящуюся на низенькой подставке.

— Что бы вы хотели прочесть? — подавив раздражение, отложила в сторону альбом княжна и поднялась со стула.

— Я полагаюсь на ваш вкус, Софи, — улыбнулась Марья.

Пока mademoiselle Куташева ходила в библиотеку, располагавшуюся на первом этаже дома, княгиня попросила горничную подать ей альбом, оставленный золовкой. Перелистывая страницы, Марья невольно улыбнулась, рассматривая портрет своего супруга, писанный с такой любовью и тщанием. На рисунке Nicolas выглядел куда моложе своих лет, открытая мальчишеская улыбка, тёмная чёлка, упавшая на лоб, отчего один глаз оставался в тени, делая его похожим на пирата.

Перевернув страничку, Марья Филипповна замерла, вглядываясь в другой портрет. Кончики пальцев скользнули по бумаге, словно она желала бы воочию прикоснуться к этим высоким скулам, твёрдой линии подбородка, красиво очерченным губам.

— Андрей, — сорвалось с губ тихим вздохом.

На какое-то мгновение всё вокруг будто перестало существовать, словно Марья оказалась где-то вне времени и пространства. Не замечая ничего вкруг себя, она настолько увлеклась созерцанием рисунка и мыслями, что он ей навеял, что не заметила, как вернулась Софья.

— Вы позволите? — вытащила из её ослабевших рук альбом княжна и захлопнула его нарочито громко. — Я принесла вам Карамзина и Гёте. Не знаю, что вы предпочитаете: прозу или поэзию.

— Мне, право, всё равно, — глядя ей в глаза отозвалась Марья Филипповна. — Не могли бы вы оставить меня? — довольно неприветливо обратилась она к золовке, страстно желая остаться в одиночестве.

— Как пожелаете, — кивнула Софья и удалилась из комнаты, прижав альбом к груди обеими руками.

Едва за княжной закрылись двери, Марья, не в силах более сдерживаться, шмыгнула носом. Слёзы навернулись на глаза, застя взгляд.