— Помнится, это вы шантажом получили моё согласие, — не осталась в долгу Марья Филипповна.

— Да, я вас вынудил. Ибо вы были слишком настойчивы, добиваясь своей цели, а добившись её, едва не выставили меня идиотом на потеху всему свету.

— Ежели это всё, что вы желали сказать, то я вас более не держу, — взмахом руки указала на дверь Марья.

— Не теряйте головы, Мари, — обернулся на пороге Куташев.

— Вы говорите вздор, Nicolas! Мне нет дела до Ефимовского, — огрызнулась Марья, но ответом ей стал стук захлопнувшейся двери.

Оставшись в одиночестве, княгиня вновь опустилась на кушетку и уставилась в окно. Её задумчивый взгляд равнодушно скользил по набережной, по спешившим по своим делам прохожим и задержался на закрытом экипаже, подле которого стоял высокий офицер. "Андрей!" — пропустило удар сердце. Поднявшись, она сколь могла поспешно направилась к дверям, но замерла посреди комнаты, приложив ладони к пылающим щекам. Вернувшись к окну, она вновь выглянула на улицу, но ни экипажа, ни офицера, которого она приняла за Ефимовского там уже не оказалось.

Подъехав к дому Куташевых, Андрей спустился с подножки кареты и поднял голову, окинув быстрым взглядом фасад. Ему показалось, что в одном из окон второго этажа колыхнулась занавеска.

"Боже, зачем я здесь? Что я скажу ей? — вздохнул Ефимовский. — Всё в прошлом и ничего нельзя переменить", — покачал он головой, забираясь обратно в экипаж.

— Куда прикажете, барин? — обернулся возница.

— К Анненковым, — отрывисто приказал он, и захлопнул дверцу кареты.

В доме Анненковых царил хаос — вечный спутник отъезда. Князь и княгиня собирались перебраться на летнюю дачу. Сновала прислуга, укладывая багаж, занятая хлопотами Ирина лишь мельком улыбнулась гостю извиняющейся улыбкой и попросила лакея проводить его сиятельство в кабинет супруга.

Борис, сидя за столом, перебирал бумаги, откладывая счета, которые следовало незамедлительно оплатить, но при виде Андрея, застывшего на пороге в некоторой растерянности, князь поднялся и торопливо пересёк небольшой кабинет.

— Andre, рад видеть тебя, — улыбаясь, пожал он протянутую руку.

— Вижу, я не вовремя, — смущённо отвечал Ефимовский.

— Пустяки, — отмахнулся Борис. — Двери моего дома всегда открыты для тебя.

Жестом предложив гостю располагаться удобнее, Борис позвонил в колокольчик. Явившемуся на зов барина лакею велено было принести кофе для господ.

— Коли у тебя в Петербурге не осталось никаких дел, хочу пригласить к нам, — продолжил Борис, усаживаясь в кресло напротив Ефимовского.

— Ты прав, дел у меня в столице не осталось. Думал повидаться с Мари, подъехал к дому Куташева, а зайти не смог, — вздохнул Андрей. — Мне нечего сказать ей, как не в чем упрекнуть. Мы не были обручены и нынче ничего нельзя исправить.

Борис нахмурился, барабаня пальцами по подлокотнику кресла:

— Тем более, тебе стоит поехать с нами. Отдохнёшь, наберёшься сил. Я так понимаю, ты ведь вернёшься на Кавказ по окончанию отпуска?

— Не хочу злоупотреблять вашим гостеприимством, — улыбнулся в ответ Ефимовский.

Вошёл лакей с подносом и принялся расставлять кофейник и чашки на столе, на время прервав разговор.

— Но что тебе делать в столице? — удивился Борис, едва за слугой закрылись двери.

— Совершенно нечего. Я в Клементьево поеду к матери, — решил Андрей.

— И то правильно, — согласился Борис.

Анненков облегчённо перевёл дух, услышав слова Андрея о том, что он намерен навестить мать в Смоленской губернии. Борис ощущал себя неловко, словно между двух огней. Он сам себя назначил рефери в этом противостоянии и ныне страдал от того, что не желал терять расположения Ефимовского, поскольку с самой юности был очень привязан к нему и дружбой с ним дорожил, но и оттолкнуть от себя Куташева было выше его сил. Лично ему Nicolas не сделал ничего дурного, дабы отказать ему в дружбе и прекратиться всяческое общение. К тому же была ещё и Ирина, и отчего-то во всей это истории княгиня Анненкова приняла сторону Николя, но обсуждать с супругом свой выбор категорически отказывалась.

Спустя две недели, тёплым июньским днём Андрей приехал в Клементьево. Татьяна Васильевна до того соскучилась по сыну, что не желала отпускать его от себя. Андрей и сам не торопился уйти из покоев матери. В тот вечер он, как никогда ранее, ощутил то самое единение душ, о каком ранее только слышал от других, но никогда не примерял к себе, привыкнув к одиночеству. Он рассказал матери о предложении Розена, чем несказанно расстроил её.

— Ох, Андрюша, — горестно вздохнула Татьяна Васильевна, выслушав сына, — Тревожно мне. Я ведь совсем слаба здоровьем стала, а ты всё воюешь. Жениться бы тебе надобно, детишек завести, я ещё внуков желала бы увидеть, — утёрла она увлажнившиеся глаза.