Андрей ступил в широкое парадное. Мраморная лестница, украшенная витиеватыми коваными перилами, уходила вверх. Поставив ногу на ступеньку, Ефимовский задумался. Он догадывался о том, что, вернее, кого увидит, коли решится всё же подняться вверх на два пролёта. Каждый шаг давался ему с трудом, желание повернуться и бежать отсюда с каждым мгновением усиливалось, но Андрей также понимал, что никогда ему не обрести покоя, коли ныне он струсит и уйдёт. Тогда ему будет суждено мучиться от того, что он не осмелился пойти до конца в своих подозрениях, и эта тайна всегда будет висеть над ним и над его жизнью дамокловым мечом.

Сняв фуражку, Ефимовский провёл ладонью по лицу, покрывшемуся холодной липкой испариной. Глубоко вздохнув, он решительно преодолел несколько последних ступенек и, не давая себе времени на дальнейшие раздумья, громко постучал в единственную дверь. Послышались шаги и звук отодвигаемой щеколды, дверь открылась, из широкой передней на графа пахнуло приятным ароматом выпечки. Очевидно, хозяева собирались обедать и даже, быть может, ждали кого— нибудь к обеду, учитывая, с какой поспешностью ему открыл слуга, ныне в немом изумлении взиравший на господина офицера.

— Пан Кшесинский дома будут? — Внезапно севшим голосом поинтересовался Андрей.

— Как доложить прикажете, ваше благородие? — Спросил молодой человек лет двадцати пяти и поклонился.

— Кто там, Йозеф? — Послышался из гостиной голос, хорошо знакомый Ефимовскому.

Андрей сглотнул ком в горле и, отодвинув со своего пути лакея, шагнул в комнаты. Казалось, прошла целая вечность, пока бывшие друзья в молчании созерцали друг друга. Первым пришёл в себя Куташев. Знакомая Ефимовскому усмешка скривила красиво очерченный рот князя, Николай поднялся с дивана и, раскрыв объятья, шагнул ему навстречу:

— Глазам своим не верю, — Куташев рассмеялся, хлопая Андрея по спине.

— Можешь представить себе моё состояние, — пробормотал Ефимовский, вглядываясь в тёмные, блестевшие лукавством глаза, и с упрёком покачал головой. — Тебя схоронили, отпели.

Рада шагнула на порог гостиной и замерла в тревожном ожидании. Чёрные глаза цыганки остановились на бледном лице графа Ефимовского, испытывающий взгляд, казалось, пытался проникнуть в саму его душу, понять, друг или враг ступил на порог её дома, её убежища.

— Это долгая история, — Николай вздохнул и сделал знак Йозефу принять у графа шинель.

Андрей торопливо расстегнул пуговицы, сбросил шинель с плеч на руки подошедшего слуги и в страшном волнении прошёлся по комнате, заложив руки за спину. Ему казалось, что его сердце вот-вот остановится. Всё, что до сего момента казалось ему простым и понятным, вдруг стало неимоверно сложным. Вся его жизнь летела в пропасть.

— Nicolas, неужели ты не понимаешь, что наделал?! — Наконец, взорвался он, не сумев совладать с собственными эмоциями.

— Рада, любовь моя, оставь нас, — повернулся к цыганке Куташев. — Скажи, чтобы подавали на стол, Андрей Петрович останется обедать у нас, — распорядился Николай, повернулся к небольшому столику, где стоял графин с вином и, наполнив два бокала, один протянул Андрею. — Выпьем, — он поднял свой фужер. — Позволь мне объясниться.

Ефимовский залпом выпил густое красное вино и со стуком поставил на стол пустой бокал.

— То, что ты сделал — чудовищно, — выдохнул он. — Бедная Софи. Ежели бы ты только знал, как она убивалась, когда мы получили известие о твоей смерти. Боже, как тебе удалось уговорить Хоффманна участвовать в этой ужасной авантюре?!

Куташев пригубил вино, не спуская тревожного взгляда с бледного лица Андрея, на скулах которого горел гневный румянец.

— Генрих Карлович согласился с моими доводами и, смею надеяться, ты тоже примешь их, коли дашь мне возможность высказаться, — спокойно произнёс он, вновь наполняя бокал Ефимовского.

— Я слушаю тебя, — мрачно бросил Андрей, усаживаясь в кресло.

— Видимо, мне, на самом деле, стоило покинуть сей бренный мир, дабы не создавать всем стольких затруднений, — Николай усмехнулся, разглядывая вино в бокале.

Лицо Андрея вспыхнуло от стыда, и он тотчас поспешил оправдаться:

— Прости меня. Я очень рад тебя видеть, и нисколько не лукавлю, говоря это. Но неужели нельзя было найти иной способ?

— Какой?! — Куташев крутанулся на каблуках, уставившись пристальным взглядом в лицо того, кого по сей день желал бы считать лучшим другом. — Адюльтер!? Развод!? Думаешь, я ничего не знаю!? — Николай поставил на стол бокал, расплескав вино по полированной поверхности.

Повернувшись спиной к Андрею, он несколько раз глубоко вздохнул, а когда вновь устремил на него свой взгляд, уже мог говорить спокойно.