Танцуя с Мишелем, Наталья всё время подмечала, что взгляд её жениха то и дело обращался к Марье Филипповне. От неё не укрылось, что он нарочно толкнул Дольчина и явно пытался спровоцировать ссору. Не понимая причин подобного поведения, княжна не пошла танцевать вальс, сославшись на усталость и удержав подле себя Михаила Алексеевича, поинтересовалась, отчего у него столь дурное настроение? Мишель не ответил, сделав вид, что не расслышал её вопроса.

Меж тем, Марья Филипповна вновь кружилась в вихре вальса с одним из офицеров, чьего имении она даже не запомнила. "Какое мне дело до Соколинского, до Урусова? — улыбалась она своему кавалеру. — Бог с ними! Я не желаю становиться княгиней, я не желаю становиться женой Мишеля! Как можно лишить себя всего этого?! Впереди целый сезон в Москве! Нет, я решительно не хочу становиться женой нынче!"

В танцах объявили небольшой перерыв, дабы дать немного передохнуть уставшим музыкантам. По знаку князя в зале появились официанты с подносами, заполненными бокалами с холодным шампанским. Левицкий, сняв с подноса два бокала, с галантным поклоном протянул один Марье Филипповне, а другой княжне Наталье. Дольчин взялся рассказывать какой-то анекдот из жизни офицеров. Марья совершенно не знала людей, о которых он говорил, но случай ей показался довольно забавным, и она громко засмеялась, показывая белые ровные зубы и откидывая назад красиво причёсанную голову, так, что все невольно обратили внимание на тонкую изящную шею, украшенную тонкой золотой цепочкой с жемчужным кулоном.

— Чудо, как хороша! — склонившись к Мишелю, громко зашептал Левицкий. — Надеюсь, встречу её в будущем сезоне в Москве. Уж я своего не упущу, — подмигнул он Соколинскому.

— Бесприданница, — злобно бросил Михаил Алексеевич и сам ужаснулся тому, что сказал, но более тому, каким тоном он это сказал.

Левицкий тонко улыбнулся и пригубил шампанское из бокала, поверх него наблюдая за ревнивыми взглядами, коими Соколинский провожал Марью Филипповну. Мишель всё больше мрачнел, замечая восхищение в мужских взглядах, обращённых на mademoiselle Ракитину. Что-то тёмное, злое шевелилось в душе.

Даже Василевский, будучи уже женатым, позабыл про свою высокую нескладную жену и ловил каждое слово, каждый взгляд той, что считал любовью всей жизни. Павел Алексеевич опомнился только тогда, когда супруга его наступила на оборку платья mademoiselle Ракитиной. Послышался треск рвущейся материи, Марья отступила в сторону, а за ней потянулась оторванная оборка платья, мешая и путаясь под ногами.

— Простите, милочка, — без тени раскаяния произнесла madame Василевская.

Марья Филипповна, молча подобрала юбки и направилась к лестнице, ведущей на второй этаж. Там находилась комната, которую специально приготовили для дам, что пожелают отдохнуть, коли сильно притомятся. Дворовая девушка Урусовых взялась подшивать барышне подол. Света от свечей в подсвечнике явно не хватало, и шов выходил некрасивым, что сразу бросалось в глаза, но Марье было уже всё равно. Она беспрестанно поторапливали прислугу, ведь скоро вновь начнутся танцы, из которых она не желала пропустить ни одного.

В коридоре ей встретился Соколинский. Она понимала, что он пришёл сюда ради неё, но говорить с ним не желала, потому попыталась обойти его, но Мишель заступил ей дорогу и остановил, взяв за руку.

— Мари, отчего вы так поступаете со мной? — тихо заговорил он.

— Как, Михаил Алексеевич? Как я поступаю с вами? — вырвала она у него руку. — Я долго ждала, что вы, наконец, решите что-нибудь, но вы всё медлите.

— Я не могу вот так сразу, — пробормотал Соколинский.

— А мне нынче и дела нет до того, — отвернулась в сторону Марья. — Женитесь на княжне! Мне всё равно! — поспешила она прочь.

Вернувшись в зал, Марья попыталась вновь принять вид довольный и беззаботный, но у неё из головы всё не шёл их короткий разговор с Соколинским. Ей стало жалко его и себя. Его от того, что он выглядел столь несчастным, а себя, потому как она была причиной его несчастья. Невольно взгляд её вновь и вновь обращался к дверям, и она лишь коротко вздохнула, когда заметила его входящим в залу. Он не подошёл более к их кружку, а направился сразу к княжне Урусовой.

— Натали, могу я поговорить с вами? — обратился он к mademoiselle Урусовой.

Наталья опёрлась на предложенную руку и отошла со своим женихом к выходу на террасу.

— Что вы хотели сказать, Мишель? — глядя ему в глаза, поинтересовалась княжна.

— Я должен признаться вам, — пробормотал Соколинский. — Я должен сказать… — вздохнул он, не решаясь произнести роковых слов.

— Говорите же, — улыбкой подбодрила его Наталья.

— Простите меня, Натали, — выдохнул Соколинский. — Я более не люблю вас.

Наталья отступила от него на шаг, всё ещё продолжая улыбаться уголками дрожащих губ и недоверчиво качая головой.

— Мишель, я вам не верю, — стараясь сдержать подступившие слёзы, прошептала она. — Всё это вздор! Вы говорите полнейший вздор!

— Простите. Я должен был сразу признаться вам, что полюбил другую.

Наталья проследила за его взглядом и побледнела. Ухватившись за портьеру, она отвернулась.

— Это ложь! — всхлипнула она. — Как вы можете любить её, коли видите впервые?

— Я знаком с Марьей Филипповной с начала лета, — отвёл глаза Михаил Алексеевич.

Наталья стремительно выбежала на террасу, чтобы, наконец, дать волю слезам, что уже катились по лицу. Она забилась в самый тёмный угол, где стояла низенькая скамейка, на которой тихими летними вечерами любила сиживать Анна Николаевна. Именно здесь нашёл сестру Илья Сергеевич. Князь присел перед ней на корточки и ласково погладил растрепавшиеся кудри: