Шрифт:
Едва Егорка скрылся за дверью, mademoiselle Ракитина развернула судорожно скомканный в руке лист.
"Завтра. По дороге в Ракитино." Прочитав написанное, Марья присела на банкетку и стиснула ладонями виски. При мысли о том, что Ефимовский назначил ей свидание, перехватило дыхание, кровь застучала в висках, а сердце будто ухнуло в сладкую бездну.
"Зачем? Зачем я ему писала? — кусала она губы. — Что же делать? Он будет ждать, а коли я не приду, он никогда более мне не поверит. — Марья поднялась, обхватила себя руками за плечи и шагнула к окну, невидящим взглядом уставившись в тёмную осеннюю ночь за стеклом. — Но как можно пойти после всего?" — вздохнула она.
Ночью она никак не могла уснуть, беспрестанно меняя своё решение. То она решала, что завтра никуда не пойдёт, то начинала придумывать фразы, коими можно было бы начать разговор. Задремав под утро, она проснулась, едва Милка заворочалась на своём узком ложе в будуаре. Дотянувшись до шнурка сонетки, Марья вызвала горничную.
— Кофе мне принеси, — велела она Милке, показавшейся на пороге спальни.
Устроившись на кушетке, пождав под себя ноги и поставив чашку с кофе на подоконник, Марья хмуро вглядывалась в ненастное туманное утро. Глянув на изящные настольные часы, mademoiselle Ракитина тяжело вздохнула. Восемь утра. У неё есть четыре часа на то, чтобы принять решение. Она пила маленькими глотками остывший кофе и не отводила глаз от минутной стрелки, что медленно, но неумолимо отсчитывала мгновения, сокращая время до полудня.
— Милка, — позвала она горничную.
Девка выглянула из гардеробной.
— Одеваться будете, Марья Филипповна? — поинтересовалась она.
— Амазонку мне достань и скажи Прокопычу, чтобы Искру мне седлал.
— Гулять изволите? Холодно нынче. Шушун накинули бы, — раскладывая короткую соболью шубку на спинке кресла, — неумолчно щебетала Милка.
Марья, у которой с недосыпу болела голова, поморщилась.
— А коли барыня вас спрашивать будет, что говорить? — расплетая косу барышни, спросила Милка, глядя в глаза хозяйке через отражение в зеркале.
— Скажи, что вокруг усадьбы кататься поехала. К обеду ворочусь, — отозвалась Марья, прикрыв глаза, наслаждаясь неспешными ласковыми и умелыми движениями Милки.
Спустя полчаса, mademoiselle Ракитина, на ходу натягивая тонкие лайковые перчатки, подходила конюшне. Прокопыч уже ожидал её на заднем дворе, удерживая поводья красивой тонконогой каурой лошадки и приземистого с ширококостного мерина.
— Оставайся в усадьбе, — бросила ему Марья, поставив носок изящного сафьянового сапожка на сложенные лодочкой руки пожилого возницы.
— Да как же, барышня? — удивлённо молвил Прокопыч.
— Я недалече, вокруг усадьбы, — разобрав поводья, отвечала Марья Филипповна.
Тронув бок каурой каблучком, mademoiselle Ракитина направила её к воротам по подъездной аллее. До Ракитино было не более десятка вёрст. Туман, с самого утра окутавший окрестности, стал только гуще, и всё вокруг тонуло в белёсой мгле. Марья пустила лошадь шагом, напряжённо всматриваясь в размытые очертания предметов впереди. Она резко натянула поводья, когда внезапно прямо перед ней возник силуэт всадника, и едва не свалилась с седла.
— Марья Филипповна, вы всё же приехали, — услышала она.
— Bonjour, Андрей Петрович, — выдохнула девушка, ощущая, как зашлось в груди сердце толи от только что пережитого страха, но вернее всего, от встречи с тем, о ком думала всю ночь.
Ефимовский подъехал ближе и спешился, легко соскочив с седла.
— Не желаете пройтись? — протянул он к ней руки, желая помочь спуститься с седла.
Марья задумалась на какое-то мгновение. Ей пришла в голову мысль, что ежели она спустится с седла, то без посторонней помощи не сможет взобраться обратно, но она всё же решила довериться Андрею и, нагнувшись, положила ладони на широкие плечи. Его руки тотчас сомкнулись на её талии под полами короткой собольей шубки. Ефимовский осторожно снял её с седла и тотчас убрал руки за спину, будто касаться её ему было неприятно. Марья разочарованно вздохнула. Подобрав полы длинной амазонки той самой, в которой она выезжала на охоту, mademoiselle Ракитина оглянулась, наблюдая за тем, как Андрей ловко поймал поводья её каурой и своего гнедого и, подстраиваясь под её неспешный шаг, пошёл рядом.
— Так зачем вы желали увидеться со мной? — тихо поинтересовалась она.
— А что вас заставило приехать? — вопросом на вопрос отвечал Андрей.
— Любопытство, — отозвалась Марья.
— И только? — вздёрнул бровь Андрей.
— Истинно так, — кивнула Марья. — Но вы не ответили мне.
— Вы помните о чём я говорил вам у храма? — спросил Андрей, не поворачивая головы. — Я думал о вас беспрестанно и всего лишь желал вновь увидеться с вами.
— Я не понимаю вас, — задумчиво молвила Марья. — Мне казалось, что вы должны ненавидеть меня за то горе, что я принесла вашей семье.
Ефимовский тяжело вздохнул:
— Мне сложно объяснить даже самому себе чувства, что я питаю к вам. Вам ведь не единожды говорили, что вы очень красивы, Мари. Поверьте, я не исключение и не мог не заметить вашей красоты.
Марья смущённо отвела взгляд. Слова его льстили самолюбию, но то, что он говорил о своих чувствах совершенно открыто не могло не настораживать.
— Andr'e, вы не должны говорить мне этого, — обронила она.
Тихое "Andr'e" прозвучало мягко с лёгким грассированием. Ефимовский невольно улыбнулся: