Дискуссии, которые разворачивались перед судьей Копельман, эхом отзывались и за пределами зала суда. Так, в январе 2010 года Райнер Штах писал в своей колонке в берлинской газете Tagesspiegel:

Действительно, Мордехай Надав создал архивный отдел Национальной библиотеки только после 1966 года, когда он получил в своё распоряжение литературное наследство Мартина Бубера и израильского лауреата Нобелевской премии Шмуэля Иосефа Агнона, и только в 2007 году в библиотеке были созданы отделы рукописей и литературного наследства9. Но некоторые израильтяне встретили в штыки само предположение о том, что Израилю не хватает опыта и ресурсов, необходимых, чтобы выступить в качестве хранителя рукописей Брода. «Как уроженец Праги, который вместе со своими коллегами по Еврейскому университету исследует в Израиле и за рубежом еврейскую культуру и историю во все исторические периоды на таких языках, как иврит, немецкий и чешский, я категорически протестую против лицемерных и возмутительных претензий, которые ставят под сомнение законность проведения нами подобных исследований и возможность надлежащего научного обращения с первоисточниками в целом и с наследством Кафки и Брода в частности», – заявил профессор Отто Дов Кулька израильской газете Haaretz10. «Говорят, что в Германии его бумаги будут в большей сохранности, что немцы будут о них очень хорошо заботиться, – сообщил Кулька в 2010 году газете New York Times. – Но знаете, исторически немцы не очень хорошо заботились о том, что принадлежало Кафке. Они, например, не проявили большой заботы о его сестрах (погибших во время Холокоста. – Прим. авт.)».

В феврале 2010 года Кулька присоединился к двум десяткам ведущих израильских ученых, выпустивших открытое письмо на иврите и на немецком языке (слегка неправильном и старомодном). «Мы, нижеподписавшиеся… потрясены тем, как в немецкой прессе изображаются израильские академические круги. Как будто у нас нет ни заинтересованности, ни квалифицированных историков и лингвистов, способных исследовать архив Брода! Жизнь Брода является неотъемлемой частью истории государства Израиль, это писатель и философ, автор многочисленных статей о сионизме, который после своего бегства из занятой нацистами Праги поселился в Израиле (тогда Палестине) и прожил здесь более тридцати лет до самой смерти»11.

Движущей силой для создания этого открытого письма стала исследовательница Нурит Паги, которая писала диссертацию по Броду в Хайфском университете. «Одна из причин, по которой многочисленные работы Брода не получили того признания, какого они заслуживают, состоит в том, что с момента его смерти в 1968 году архив Брода объемом в 20 000 страниц был недоступен учёным, несмотря на просьбу автора передать его в Национальную библиотеку, – отмечала Паги в интервью газете Haaretz. – Теперь есть уникальная возможность исправить ту несправедливость, которая творилась с ним в течение многих лет, и позволить израильским исследователям и другим людям пролить новый свет на его работы и его наследие», – добавила она.

Паги рассказала мне, что её мать и Ева Хоффе вместе учились в молодежной деревне Бен-Шемен, сельскохозяйственной школе-интернате, основанной в 1927 году Паги впервые познакомилась с романами Брода в 1960-х годах в публичной библиотеке Хайфы и со временем очаровалась тем, как обращение Брода к сионизму в итоге привело его к реалистическому стилю письма и определило лексику его работ. Она приводила творчество Брода в качестве примера более широкого подхода: «Сионизм был написан на немецком языке», – говорила она мне, имея в виду глубокие корни сионистского движения в немецкоязычной культуре, начиная с трудов венского журналиста Теодора Герцля, первых сионистских конгрессов в Базеле и сионистских газет, в частности J"udische Rundschau Роберта Вельча.

Несколько лет назад Паги узнала, что сын одной из ведущих израильских поэтесс был озабочен тем, стоит ли оставлять в Израиле литературный архив своей матери, потому что, по его словам, «здесь у нас нет будущего». «Борьба за сохранение архива Брода в Израиле, – писала Паги в 2011 году, – могла бы продемонстрировать обратное… Это могло бы показать, что мы верим в наше существование и наше будущее в этой стране; мы считаем, что сионистский проект далёк от реализации и что наследие евреев Центральной Европы играет в этой реализации важную роль. На самом деле борьба за сохранение архива Брода в Израиле является одной из самых важных проблем в борьбе за всё наше дальнейшее существование на этой земле»12.

Работающий в Цюрихе Андреас Килчер, известный исследователь творчества Кафки и немецко-еврейской литературы, приводит слова Паги о борьбе в качестве примера израильской «воинственной риторики», существующей вокруг данного судебного процесса, и «жеста культурной войны» (kulturk"ampferischen Gestus).

Семантика высказываний учёных с обеих сторон – все эти «обиды», «возмутительные притязания», «культурные войны» – лишний раз свидетельствует о том, какое напряженное соперничество разворачивается между немцами и израильтянами в борьбе за общее для них литературное наследие.

На следующем слушании в Семейном суде Тель-Авива, вскоре после перекрестного допроса Коэн, настал черед Евы отстаивать свою позицию. После «засады», в которую сестры Ева и Руфь попали на первом слушании, они прежде всего обратились к Арнану Габриели, одному из ведущих израильских юристов в области интеллектуальной собственности. Раньше Габриели представлял в судах интересы их матери Эстер, а также вёл переговоры по поводу спорной продажи в Йельский университет архивов иерусалимского поэта Иехуды Амихая. По словам Евы, Руфь до такой степени надоела Габриели, многократно названивая ему домой, что он отказался взяться за это дело. Тогда вместо Габриели Ева обратилась к адвокатам Ури Цфату и Йешаяху Этгару. (В 1975 году Цфат, 24-летний студент юридического факультета Университета Бар-Илан, стажировался у судьи Шило).