Теперь нам предстояло шить из них новую одежду.

Для такой работы у нас не было ни ниток, ни подходящих игл. Лальмион раздобыл шило, помог Тиндалу выточить из кости большие иглы, потом для примера раскроил одну шкуру и показал, как сшивать части жилами и кожаными шнурками. Это рукоделие совсем не походило на легкие шелковые платья и узорчатые вышивки, которыми я занималась дома! Но делать было нечего. Мы с Арквенэн до мозолей стерли пальцы, накалывая бесконечные ряды дырок по краям кусков шкур и протаскивая в них шнурки.

Наконец первая меховая куртка была готова. Когда Арквенэн нарядилась в нее, я не знала, плакать мне или смеяться. Мешковатое одеяние свисало до колен, скрывая фигуру, голова утонула в капюшоне, так что и лица было не видать. В такой одежде мы не то что не узнаем друг друга, но и мужчину от женщины не отличим! Однако Лальмион остался доволен.

— Скроено, может, неладно, зато сшито крепко, — похвалил он нас, повертев Арквенэн и подергав обновку за рукава. — Ничего, во льдах поймете, что удобство стоит красоты!

Действительно, куртка-мешок получилась просторная и теплая. По указаниям Лальмиона мы безропотно раскроили еще одну шкуру, а потом еще и еще… У нас не пропадал ни один лоскуток — обрезки от курток пускали на рукавицы, полоски волчьего меха шли на оторочку капюшонов и рукавов, а совсем уж никчемные кусочки мы отдавали Элеммиру, который ухитрился собрать из них одеяло. Из прочной шкуры с оленьих ног Лальмион сам шил высокие, большие, похожие на ведра сапоги. Первые из них, правда, быстро порвались на камнях. Тогда мастера-сапожники подсказали ему делать подметки из вываренной и высушенной у огня твердой кожи.

У нас появлялось достаточно кусков такой кожи, если у наших мастеров случалась неудача и мех со шкур вылезал. Кроме подметок, из лысых шкур нарезали ремни или, прокоптив над костром, делали из них навесы от дождя.

Айвенэн с другими матерями обшивала детей. Для них охотники расстарались — настреляли зайцев и лис, и дети мало-помалу обзавелись опрятными, пушистыми, почти нарядными шубками.

Эти хлопоты вскоре стали привычными и, занимая руки, перестали занимать голову.

Я начала скучать и беспокоиться о разведчиках. Мне не хватало Алассарэ с его веселыми и едкими шуточками, не хватало неунывающих, скорых на затеи братьев Артафиндэ…

Но больше всех не хватало Ниэллина.

Себе я могла признаться: я привыкла к его заботе исподволь и молчаливой опеке, к ласковым рукопожатиям, к его улыбке и к тому, как он смотрел на меня — особенно когда думал, что я этого не вижу. Без него мне стало боязно и неуютно, как будто я лишилась опоры. Я даже сердилась на себя — так привыкла держаться за Ниэллина, что разучилась стоять на своих ногах! Того и гляди, без него Тиндалу придется водить меня за ручку и кормить с ложечки!

Раздражение ненадолго приглушало беспокойство, но вскоре мне снова начинали мерещиться чудища, ураганы и потопы, подстерегающие путников во льдах. И вдруг разведчики не сумеют найти обратную дорогу?

По временам надуманные страхи совсем одолевали меня, и повседневные занятия делались нестерпимы. Не в силах больше коптиться в дыму и ковырять иглой толстые шкуры, я брала большой котелок и шла на болота за ягодами. Сидя среди кочек, я час за часом обирала с кустиков мелкую, покрытую сизой патиной чернику или вытягивала из мха ожерелья клюквы.

Бесконечная холодная равнина окружала меня. Мои тревоги были ей безразличны — и постепенно растворялись в посвисте ветра, в прядях тумана, в воде лужиц и ручейков. В голове моей не оставалось мыслей; я будто сама превращалась в кочку или в куст, а то и вовсе исчезала в великом безмолвии… пока Арквенэн не разыскивала меня и не уводила обратно в лагерь.

Собранные ягоды мы частью отдавали детям, частью заготавливал впрок, высушивая у огня. На вкус после этого они мало чем отличались от сушеного мяса — но не все ли равно, чем спасаться от голода, если придет нужда?

Мучаясь неизвестностью, я несколько раз пыталась дозваться Ниэллина, и мне казалось даже, что он слышит меня. Но он не отвечал, и мне становилось только хуже. Наверное, они ушли слишком далеко… А вдруг что-то случилось, и Ниэллину так плохо, что он не может ответить мне?

Тиндал поначалу подтрунивал над моим беспокойством. Но к концу второй недели он, да и многие другие стали все чаще поглядывать на север. Лорд Нолофинвэ хранил на лице особое бесстрастие, которое скорее выдавало его тревогу, чем скрывало ее. Артафиндэ же оставался искренне спокоен и на шестнадцатый день объявил: все в порядке, разведчики возвращаются.

Меня охватило облегчение, тут же сменившееся жгучим, зудящим нетерпением. Я еле удержалась, чтобы не выбежать им навстречу!

Они пришли через два дня, усталые, исхудавшие, с обветренными лицами и загрубевшими руками. Не считая этого, все были целы и невредимы, и мне сразу стало стыдно за пустые страхи. Их окружила толпа, а я, охваченная смущением, медлила в сторонке.