Неудавшаяся, такимъ образомъ, попытка произвести выборы не научила ничему лицъ, приводившихъ въ действие новое Положение: 1-го сентября былъ командированъ въ Уральскъ начальникъ окружного штаба генералъ-майоръ Зверевъ для убеждения казаковъ подчиниться новому Положению, вследствие чего по станицамъ опять собраны были сходы. Когда же и эти увещания ни къ чему не повели, отдано было приказание отделять на сходахъ желающихъ приступить къ выборамъ депутатовъ отъ нежелающихъ, для чего предложено было казакамъ расписываться на особыхъ чистыхъ листахъ, на которыхъ, по свидетельству современниковъ, не указано было даже въ чемъ дается подписка.

(…)

Положение становилось серьезнымъ. Изъ Оренбурга вызваны были регулярные войска (первый линейный батальонъ), а 7-го сентября въ Уральскъ прибылъ генералъ-губернаторъ генералъ-адъютантъ Крыжановский, который издалъ чрезвычайно строгий приказъ и принялъ решительныя меры къ подавлению безпорядка.

Приказомъ этимъ предписывалось:

Находящияся ныне здесь и впредь могущия быть сюда присланными регулярные войска расположить казарменнымъ порядкомъ, преимущественно по квартирамъ более виновныхъ казаковъ въ техъ станицахъ, где было замечено особое упорство и неповиновение, возложивъ на нихъ все расходы по содержанию войскъ, по найму помещения для арестуемыхъ казаковъ, по довольствию ихъ пищею, на путевое содержание имъющихъ быть высланными по приговору военныхъ судовъ и т. п. расходы по этому делу.

Къ участию въ такихъ расходахъ привлечь все те станицы, где жители уклонились отъ выборовъ депутатовъ, освободивъ отъ сего, однако, такихъ домохозяевъ, которые съ самаго начала заявляли готовность и готовы были подчиниться всемъ требованиям начальства, а равно всехъ, находящихся на службъ вне войсковыхъ пределовъ и въ войсковыхъ командахъ, какъ верно и честно исполняющихъ свой долгъ.

Сделать немедленно распоряжение о производстве выборовъ, где они не состоялись, и если таковые не будутъ окончены въ Уральске къ 11 сентября, въ Уральскомъ и Калмыковскомъ отделахъ къ 16 сентября, а въ Гурьевскомъ къ 18 сентября, то съ этихъ чиселъ начнется исчисление и взыскание на означенные расходы съ виновныхъ въ неисполнении сего станицъ.

По мере производства выборовъ станицы освобождать по особому каждый раз съ разрешения начальниковъ отделовъ отъ участия въ этихъ расходахъ, разлагая ихъ на прочия станицы, гдъ выборы не будутъ сделаны. Для суждения виновныхъ въ неповиновении открыта въ Уральске особая военно-судная коммисия.

О предании же главныхъ виновниковъ и подстрекателей этому военному суду, по полевымъ военно-уголовнымъ законамъ, испрошено уже высочайшее разрешение. Приказъ этотъ былъ прочитанъ на сходахъ и выставленъ на видныхъ местахъ во всеобщее сведение.

Сандръ

Сам термин «уходцы», который прилагался к сосланным казакам и их семьям, имеет неясное происхождение. Разумеется, он происходит от слова «уходить», но вот кто уходил и куда?

Одна версия – что «уходцами» называли избранных казачьими массами ходоков к правительству, все эти «посольства» к царю и царской семье: в Санкт-Петербург, в Москву, в Ливадию, в Тифлис. А уже потом это название прикрепилось ко всем пострадавшим в событиях 1874–1880 годов и к сосланным в Туркестан. Другая версия – «уходцами» назвали именно сосланных казаков, за то что их «ушли» в Туркестан. Слово это было придумано и циркулировало в УКВ. Сами «уходцы» этим названием не пользовались никогда. Я и не знала, что мы из «уходцев», пока не начала читать литературу по этой теме. Сколько бы я ни спрашивала в нашей среде, знакомо ли кому-нибудь это слово, всегда получала отрицательный ответ.

В Туркестане за сосланными уральцами закрепилось другое неофициальное название: урал'a. В полицейских и тюремных отчётах, в рапортах начальников всех рангов их продолжали называть полным титулом: «сосланными уральцами» или «уральцами, сосланными за неподчинение новому военному положению». Позже, уже в начале XX века, в местной полицейской или газетной хронике их называли просто «уральцами», не объясняя деталей. Однако в разговорной речи и тогда, в XIX веке, и сейчас, уже в XXI, эти люди известны местному населению как «урал'a». Сами же они до сих пор называют себя «уральцы» и «уральские казаки».

Эти два термина – урал'a и уральцы – очень локализованы. За пределами районов, где расселились уральцы, таких как, например, Кызыл-Ординская или Жамбыльская области, эти слова уже нуждаются в переводе и объяснении. Причём объяснять приходится даже историкам. Во время моей работы с материалами в Центральном государственном архиве Республики Казахстан мне довелось разговориться с заместителем генерального директора архива Ахтямом Ахметовичем Адельгужиным, чьи этнические корни тоже произрастают из УКВ. Он в то время писал работу о дореволюционном Казахстане, и в архивных материалах ему неоднократно встречалось слово «уральцы», которое он не мог объяснить: что за люди? что за народность? Этот пример доказывает, что трагические события 1870-х годов были забыты, потому что оказались в тени куда более драматичных и масштабных событий: Первой мировой войны, революции, Второй мировой войны… И всё-таки в судьбах этой маленькой этнической группы, как в капле воды, отразилось всё безумие нашей отечественной истории.

И пусть про уральцев забыла и история, и страна, эта маленькая этническая группа жива, и слово «уральцы» до сих пор в ходу. Причём уральцы так чётко отграничивали себя от местного и русского населения (несмотря на то, что их жизнь и работа всегда были переплетены с жизнью и работой окружающих людей), что я до самой школы была убеждена, что уралец – это отдельная национальность. И я гордилась тем, что я – уралка. Быть уралкой значило быть лучше, чем русские. Русские были и ленивы, и пьяницы, и вообще полны недостатков, тогда как мы, уральцы, были и трудолюбивы, и просто хорошие люди. Поэтому когда чуть ли не в первый же день моей школьной жизни учительница завела разговор о национальностях и стала задавать вопросы, знаем ли мы, какие у нас национальные корни, я уверенно ответила, что я – уралка! Если бы я пошла в школу в Кызыл-Орде, я бы не удивила мою учительницу, и мой ответ, может быть, был бы принят без дополнительных вопросов. Но я пошла в школу в Сибири, где о такой народности не слыхали, и учительница сделала предположение, что я, наверное, русская, просто родилась на Урале. На что я возмущённо возразила, что я на Урале не родилась, а родилась в Сибири, но я – уралка! Учительница и не подозревала, как сильно меня оскорбило предположение, что меня можно принять за русскую… И уж совсем меня добила моя мама, когда объяснила мне после уроков (надо полагать, с наущения учительницы), что мы называем себя уральцами, но на самом деле мы – русские. Я до сих пор не забыла, каким обидным и болезненным было «свержение с пьедестала».