Значит, где-то здесь Назар Миролюбович хранит страшную тайну? Я оглядела книжные шкафы. И в каком из них помещается скелет? Но, как оказалось, скелет помещался совсем не в книжном шкафу, а в компьютерном столе. Ярик выдвинул один из ящиков и достал оттуда какую-то большую тетрадку, больше всего похожую на альбом для рисования.

— Вот! — произнес мальчишка важно и вручил тетрадку мне. — Открывай! Я, решительно ничего не понимая, послушно открыла врученное. Не знаю, что я ожидала там увидеть… Но совершенно точно совсем не то, что увидела.

С первой страницы на меня смотрела я сама. Быстрый карандашный эскиз, нарисованный уверенной рукой — только лицо и немного шеи, но какое это было лицо! Неужели я действительно такая?..

Я неуверенно прикоснулась кончиками пальцев к знакомым до боли чертам, которые каждый день видела в зеркале. Но там я никогда замечала у себя такой мягкой улыбки, лукаво блестящих глаз, и эти ямочки на щеках… — Дальше смотри, дальше! — поторопил меня Ярик, и я быстро перевернула страницу.

На этот раз на листе бумаги оказался изображен сам Ярослав.

Взъерошенный, нахохлившийся, словно воробей — явно только встал с кровати. Я хихикнула.

— Здорово, да? — в голосе Ярика чувствовалась гордость. — Дальше давай! И снова я. В профиль, с немного печальным лицом. Потом смеющийся Ярик. Чуть надменный Вячеслав. Веселая женщина лет шестидесяти с очаровательной улыбкой… — Это бабушка. Дальше! Молодая девушка в хирургической шапочке с глазами, страшно похожими на глаза Назара Миролюбовича.

— Тетя Оля, папина сестра.

И снова я. Мокрая и недовольная, с укоризненным взглядом.

Значит, вот как я выглядела, когда промокла до нитки в той поездке с документами… И тут из коридора послышался совершенно определенный звук, характерный для отпираемой ключом входной двери.

— Шухер! — Ярик округлил глаза, и я тоже. Откуда он такие слова знает?! — Папа вернулся! Клади альбом обратно и бежим! А то он нас съест! Я быстро кинула тетрадку, действительно оказавшуюся альбомом для рисования, внутрь стола на прежнее место, захлопнула ящик и поспешила прочь из кабинета, изо всех сил стараясь не думать об увиденном.

Страшная тайна, да. Очень страшная.

И от нее у меня теперь почему-то так печет в груди, что отчаянно хочется плакать… Увидев наши невинные лица, Назар Миролюбович сразу понял — что-то не так. Еще бы! Я старательно улыбалась, а Ярик настолько тщательно пытался скатать колбаску из пластилина — тут и идиот бы догадался. А Черный-старший кто угодно, только не идиот.

— И что вы сломали? — спросил он, поднимая брови.

— Ничего, — ответила я, ощущая, как ноют улыбательные мышцы лица.

— Честное слово! — кивнул Ярик, и брови Назара Миролюбовича взлетели еще выше.

— Ясно. Не сломали, но где-то нашкодили. Причем вдвоем.

Да, интересно… Тина, пошли на кухню, отчитаешься.

Вот теперь точно — смерть моя пришла. Черная и очень страшная.

На кухне Назар Миролюбович кивнул мне на один из стульев, сел на другой и, сложив руки на груди, иронично протянул: — Ну? — Что? — Рассказывай.

— Ага. После того как вы ушли мы позавтракали… — Тина! Я не про завтрак. Меня сейчас интересует, что случилось. Почему вы с Яриком на меня так смотрели? Вы что- то сожгли, утопили, потеряли? И хватит молчать уже, не съем я тебя. Не тираннозавр.

Я удивленно вытаращилась на Назара Миролюбовича. Откуда он знает, как я его называю?..

Нет, кажется, не знает. Просто ляпнул, попав пальцем в небо.

Выдавать Черному-старшему, что я теперь в курсе его «страшной тайны», не хотелось, но врать ему хотелось еще меньше. Так что… будь что будет. В конце концов, подумаешь, рисунки… Не трупы же бывших жен.

И я решилась.

— Вы хорошо рисуете, Назар Миролюбович… К моему удивлению, он сразу расслабился.

— А-а-а, вот оно что. Ярик просветил? Хотя глупый вопрос, не сама же ты полезла. Ладно, понятно все. Хорошо, говоришь, рисую? — он хмыкнул. — Вячеслав лучше. Ты просто не видела.

— Видела, — ляпнула я, и тут же пожалела об этом: Назар Миролюбович напрягся и посуровел.

— Когда это ты видела? — Ну… я ездила к нему в мастерскую. С Юлькой. Он ее портрет рисовал… И мой.

— Ясно. — Лицо Черного-старшего будто окаменело. — И что, хочешь сказать, я лучше рисую? Неужели? Теперь он говорил с откровенной насмешкой, и я внезапно разозлилась.

— Я ничего не хочу сказать! — почти рявкнула. — Я не специалист, чтобы судить! Просто мне ваши рисунки больше понравились, вот и все! — Котенок, не царапайся, — усмехнулся Назар Миролюбович, и я действительно едва не кинулась на него, выпустив когти.