«Приход дасу в наш мир всегда сопровождает что-то подобное: гроза, буря, наводнение, землетрясение…» — сказал Вит.

Лес, который никогда не затихал, лес, живущий своей жизнью и при свете дня, и во тьме ночи, лес наполненный звуками, шорохами и криками, замер.

Птица спряталась в дупло, мышь-полевка, затаилась между корнями, ветер пробежался по кронам и затерялся в листве. Ветви поникли. Холодное дыхание чего-то чуждого посеребрило черные стволы, лизнуло корни...

— У тебя глаза светятся,— проговорил Михей без особого удивления.

— Как светятся? — тоже не особо впечатлившись, переспросила я.

— Как у господина кудесника.

— Завязывал бы ты с «господами», — я отвернулась, ночной мотылек, сложив крылья, замер в обманчивой неподвижности на красноватой коре.

У Вита светились глаза, когда я нарисовала на земле рисунок — хотела вспомнить, где приносили жертвы, а оказалось... Теперь же глаза светились у меня, хотя никаких знаков мне никто не показывал, да и амулет, я коснулась пальцами маленькой капельки, на месте. Но Михей видел. Я подумала и сняла подарок Дамира. Вряд ли я смогу тут кого-нибудь напугать. Кошка одобрительно фыркнула, она считала, что давно пора перестать скрывать цвет шкуры.

Колесо телеги подпрыгнуло на камне, и стрелок едва не пересчитал себе зубы арбалетом. Мы шли уже четвертый час. Вернее, я шла, ведя мерина, Облачко, привязанная к возку, семенила следом. А Михей лежал и в данный момент героически целился во тьму, вернее в куст бузины и притихшую мошкару.

Стоп. Я что вижу в темноте? Ведь вижу, и весьма неплохо, вон неповоротливый жук потер лапки на коричневом листе, под поросшим мхом пнем лежала змея. Я не просто видела в темноте, я отмечала малейшее движение, дуновение ветра… Следила, как кошка за притаившейся в норе мышью, следила, как хищник за добычей. Кошка заурчала. Я все еще говорила кошка, хотя давно пора было говорить «я».

Кто же я? Водянка? Что-то я не слышала о водном народе такого. А что слышала? Что разбудили во мне маги ритуалом покаяния? Темную кровь? И не потому ли меня выкинули в реку, словно ненужный в хозяйстве скарб?

— И рычишь, — тоскливо глядя на мою бесцветную физиономию, добавил стрелок. — Все так плохо?

— А ты не чувствуешь?

— Нет.

— Повезло.

Тропа, по которой мы уходили из Волотков, становилась все холоднее и холоднее, словно по воле злых чар из ранней осени мы переносились в зиму.

До села мы так и не дошли, за что оставалось только благодарить Эола. Я, как раз в очередной раз дернула мерина за повод, заставляя идти чуть быстрее, Вит с Рионом наверняка уже в Волотках, а мы…

Додумать в какой именно дыре мы застряли, и почему стремимся в еще большую, я не успела. Что-то налетело на нас, и хлестнуло наотмашь. Бабка меня как-то розгами отходила, за то, что уксусной настойки плеснула пекарю, вместо желудочных капель. Тот чуть к праотцам не отправился. Я, правда, не сказала бабушке, что неделей ранее этот чертов пекарь пытался зажать меня в углу и подарить булочки с маком. Отказаться от дара удалось с большим трудом.

И сегодня в лесу меня снова хлестнули, только бабка прошлась по мягкому месту, а здесь... Лицо обожгло болью, мерин захрипел, вырывая повод. Я упала на землю и какое-то время могла видеть лишь расплывающееся и нечеткое колесо возка. Облачко тревожно ржала. Я коснулась щеки и зашипела, кожа была припухшей, но целой, ни капли крови, лишь на пальцах таял иней.

Я приподняла голову, Михей целился куда-то в густую крону. На каждом дереве на высоте моего лица появилась белая отметина. Словно детвора, озорничая, снежками кидалась, оставляя белые морозные отпечатки.

— Что это? — спросил стрелок, поводя арбалетом.

— Не имею ни малейшего представления, — честно ответила я, поднимаясь и оглядываясь. — Я не Вит.

Мерин всхрапнул, наклонил голову и стал мирно обгладывать зеленые ветки кустарника. Облачко деликатно коснулась губами руки Михея, и тот от неожиданности едва не нажал на спуск. Вокруг царила тишина, ни ветерка, ни звука, ни угрозы…

— И что теперь делать?

— И этого я тоже не зна…

Я не договорила, потому что впереди кто-то сдавлено вскрикнул. Тихий отрывистый звук больше похожий на мяуканье. Михей тут же переместил прицел арбалета. Я сделал шаг назад, если сейчас нырну за телегу, смогу проползти с другой стороны и окажусь с краю тропы. Кошка выпустила когти, ее напряженные мышцы дрожали.

Атаковать сбоку удобнее. Как и бежать.

Кусты затрещали, и на тропу не вышел, а просто вывалился…

— Господин чаровник! — закричал Михей, опуская оружие.

Чаровник обвел невидящим взглядом прогалину, сделал шаг, потом второй… Неловкие, какие-то дерганые движения, как у пьяницы, что только что узрел синих чертей.

— Рион, — тихо позвала я, парень дернул головой, повернулся на звук и…

— Чшшш, — зашипела я.

Его глаза были пусты и мутны, зрачки подернулись беловатой пленкой, словно лужа наледью. Я такое уже видела, у старого попрошайки, что забрел как-то в Солодки. Он сказывал каждому, кто хотел слушать, что потерял зрение лет десять назад. Сперва его мир утратил краски, окрасившись в серый, затем четкие линии размылись, превращая людей в четные пятна, а через год все исчезло во тьме. Но я никогда не слышала, чтобы человек слеп за ночь.