Вит поднял руку ко лбу, и серые шипы на стеблях магического венка шевельнулись, впиваясь в кожу и наливаясь лиловым цветом, словно насосавшиеся крови пиявки. Лиловый… Совсем как в том куполе, что по иронии богов мы попали здесь же в Велиже. Они реагируют на магию, вспомнила я, и как только вириец пытается применить силу, пьют ее.

Чернокнижник пошатнулся и судорожно выдохнул. По лицу мужчины текла кровь, она оставляла на смуглой коже бордовые дорожки. Вит напоминал уличного шута, у которого потекла краска с лица. Один глаз был полностью залит кровью. В уголке рта запеклась ссадина, правое ухо распухло. И все же его серые глаза горели решимостью.

— Вит, — его имя — это все, что я смогла произнести, прежде чем он вышел из кладовки, словно мученик Эола, которому заковали голову в железный венец.

Я отступала, а он наступал, не сводя с меня глаз. Я закашлялась от дыма, прислоняясь к стене…

— Назови мне хоть одну причину, по которой я не должен закончить начатое? — прошептал Вит и уперся руками в перегородку по обе стороны от моей головы. — Без зеркального против демона у отступников нет ни единого шанса. Нет даже его тени. Как думаешь, если я убью зеркального мага, они остановят вызов?

— Да, — ответила я, глядя в его лицо, на дым, что собирался за его спиной, на языки пламени… Его рука тут же легла мне на шею, лишь слегка сдавливая сквозь повязку.— Но, чтобы остановить ритуал, они должны знать, что зеркальный мертв. Должны быть уверены. Но, боюсь, если ты придешь туда, — я качнула головой, стараясь не обращать внимания, на то, что Вит все сильнее и сильнее давит на горло, — и расскажешь, как задушил меня в трактире, вряд ли они впечатлятся. Придется тащить туда тело. Давай, я дойду сама?

— Это если у них нет запасного плана, — Вит покачал головой, не торопясь убирать руку, лишь перестал обхватывать горло, позволяя мне сделать вдох горького от гари воздуха. — А он должен быть. Хотя бы потому, что все началось задолго до вашей с Дамиром встречи, и задолго до вашей встречи с его учеником.

— Но тогда… — я не смогла договорить. Не смогла задать пришедший в голову вопрос. Страшный вопрос. Если в моей смерти нет выгоды ни Дамиру, ни Виту, если смерть зеркального никого не спасет и не остановит ритуал, то почему… За что чернокнижник хотел меня убить?

Я смотрела в его лицо, знакомое и незнакомое одновременно. Смотрела и не знала, что должна чувствовать. Не знала, кто он мне, а я ему. Убийца? Друг? Возлюбленный? Спутник жизни? А может, чужак, который только сейчас показал истинное лицо?

Не знала, и оттого сказала первое, что пришло на ум. Сказала правду:

— Ненавижу. За то, что убил.

— Ненавижу,— глухо ответил он, касаясь горячими пальцами подбородка. — За то, что не умерла. За то, что мне придется убивать тебя снова.

Он обхватил рукой мой подбородок и…

Видимо, сказалось все произошедшее со мной, все хорошее и плохое, усталость и раздражение, недоверие и надежда, и, Эол еще знает, что. Потому что, когда чернокнижник склонился к моему лицу и коснулся губами моих, я не оттолкнула его, не закричала, не сказала, чтобы он убирался к дасу в пекло. Я не сделала ничего, наслаждаясь его прикосновениями.

И касалась сама. Подняла руку и дотронулась его вымазанной кровью щеки. Лицо Вита замерло в двух пальцах от моего.

— Ненавижу,— повторил вириец. — Как жаль, что ты есть.

И снова поцеловал меня, на этот раз совсем не нежно. Скорее с жадностью, граничащей с грубостью. А я отвечала, ловя губами его губы, ловя его дыхание, зарываясь рукой в волосы и натыкаясь на лиловые шипы…

Вит зашипел, отстраняясь.

— Как жаль, что ты есть, — эхом повторила я, снова дотрагиваясь до стеблей магического венка, до подвижных шипов и поддевая пальцами обхватывающие голову хищные ленты. На каждого хищника найдется другой хищник. Заклинание Дамира пило магию чернокнижника, а я выпила само заклинание. Осушила залпом. Чужая сила провалилась в мой водоворот, даже не замедлив его ни на миг.

Серо-лиловый венок рассыпался хлопьями, которые исчезли, даже не долетев до пола. Чернокнижник ничего не сказал, лишь снова коснулся моих губ, но на этот раз легонько, почти вскользь. На этот раз его поцелуй отдавал горечью.

А потом развернулся, выругался, подскочил к окну и, сорвав занавеску, набросил ту на горящий стол, затаптывая танцующие на полу язычки пламени. Я вдруг поняла, что в трактире почти ничего не видно и нечем дышать. Подбежала к двери, напротив которой стояли железные рыцарские доспехи, и распахнула, вываливаясь на серую предрассветную улицу. Воздух показался мне приторно-сладким. Я никак не могла надышаться, не могла выдохнуть застрявший внутри запах гари и горечи.