Итак, представление начинается. Вплетаю свои пальцы в пальцы Пенни – я ни разу не оставался с кем-то так долго рука об руку. Франческу это дерьмо не беспокоит, потому как чаще всего, руки нам необходимы свободными, чтобы надрать кому-нибудь задницу или держать в руках нож. На мгновение, только на одно, его не достаточно даже чтобы опустить ресницы, у меня возникает странное ощущение, заставляющее вспомнить как в первый раз, когда мне было десять лет, я пил алкоголь. Первый глоток пива. Бодрость, дрожь и головокружение. Но потом оно прошло, также пройдёт и сейчас.

В одном Пенни не ошиблась – Ребекка её ненавидит, и я вижу, что парень с вьющимися волосами её хочет. Не упускает её ни на минуту из виду и зло смотрит на меня, когда думает, что я не вижу.

Замечаю, что Пенни обращает на него внимание и краснеет, и этот факт меня бесит.

Почему это меня злит так сильно?

Это не имеет никакого смысла.

Окей, сбрасываем всё: бодрость и дрожь от холодного пива, и раздражение.

Я тут лишь только для того, чтобы заработать двести пятьдесят долларов, а не для того, чтобы выдвигать предположения о том, кто кого хочет трахнуть, и, глядя на кого, она краснеет, потому что кто-то на неё смотрит.

Вполне вероятно, этот тип нравился ей в школе, а он никогда не обращал на неё внимание. Может быть, в дополнение к тому, чтобы разозлить Ребекку, Пенни возлагала надежду получить ещё и это: морально отомстить этому придурку, который её продинамил. Почему в школе он её игнорировал, я не знаю, но дело в том, что теперь он её хочет и это вызывает отвращение.

Танцевать с Пенни – странно, прежде я ни разу ни с кем не танцевал. Лишь однажды, когда-то, в детстве, с мамой. У меня пронеслось молниеносное и внезапное воспоминание: мне восемь или девять лет, но я уже выше, чем мама, протягиваю ей руку и делаю нелепый реверанс. Я уже об этом позабыл. Но теперь эти воспоминания вернулись все вместе. Я помню даже её слова. Она сказала: « В один прекрасный день пригласишь свою даму на вальс». Это безумно сентиментально, учитывая обстоятельства. Придумывала для меня будущее, полное сердцебиений, венских вальсов и алых роз для единственной и совершенной женщины, которая появилась бы неожиданно, словно Золушка, потерявшая хрустальную туфельку на ступеньках дворца. Верила в то, что где-то существует любовь, снаружи своей комнаты, за пределами собственного тела и жизни. Она сделала всё возможное, чтобы убедить меня в этом, но так никогда и не смогла. Мне нравилось её слушать, как безнадёжно больному нравиться враньё жалкого врача, но я прекрасно понимал, что всё это была ложь начинающей принцессы, разочарованной в жизни. Любовь для меня соответствовала пачке купюр на тумбочке, целому ряду ругательств, запаху пота и запаху крови.

Впрочем, пока танцую с Пенни, я ощущаю лишь только запах её волос. Они пахнут земляникой. Обнимаю её и чувствую твёрдое и нерешительное тело. Спрашиваю самого себя – она напряжена из-за меня или же всей ситуацией в целом. Мне интересно, может быть она хотела потанцевать с этим придурком с золотыми кудрями, и от этого предположения , я вновь прихожу в бешенство.

Так что, когда мы играем, сидя в кругу словно дети-идиоты, я её целую и всё. Инстинктивно, едва только кретин приближается, я чувствую, как пена безумия заполняет мои лёгкие. «Ты не тронешь её, ублюдок». И пока её целую я ни о чём не думаю. Я думаю только о её губах, её языке, её дыхании и её волосах, пахнущих земляникой. Будь мы одни, то я бы уже задрал её юбку и взял бы мощными толчками. Но мы не одни и вскоре фоновый шум возвращается, чтобы доминировать на сцене, и я чувствую себя в замешательстве, начинаю испытывать ярость, а себя ощущаю плохим парнем.

Когда я так себя чувствую, то начинаю оскорблять. И с Пенни у меня выходит проще всего вести себя, как дерьмо и не знаю почему. Правда в том, что я действительно хочу затащить её за дверь, за занавеску, за любую ширму и проскользнуть между её бёдер, без единого звука в объяснение. Окей, это уже понятно, девушка меня привлекает. Ничего загадочного, я молодой мужчина, у которого всё хорошо работает. Я мысленно повторяю себе это раз десять, в то время как выливаю на неё целую канистру дерьма. Я всего лишь мужчина.

Вдруг Ребекка утащила её от меня.

Я остаюсь внизу, но подхожу к лестнице, ведущей наверх. Не следую за ними, но остаюсь поблизости. Через некоторое время спускается Ребекка и, как только замечает меня, ведёт себя словно шлюха. Приоткрытый рот, высовывает кончик языка, расширенные зрачки, самодовольная ухмылка. Схватила меня за руку и говорит, что Пенни скоро спуститься, а я тем временем, не мог бы вместе с ней спуститься в погреб и взять вина?

Конечно, я составлю тебе компанию, моя дорогая шлюшка.

Её жених, с лицом придурка, ничего даже не замечает или возможно счастлив, что иногда кто-то трахает красотку, потому что, наверняка, у него не встанет со всем этим коксом, что посылает себе в нос.

Идём вниз, в прохладное помещение наполненное рядами бутылок, отделанное деревом и окрашенное в цвет льда. Мы подошли к самой дальней стене, где хранятся более редкие и дорогие сорта.

Ребекка начинает скользить руками по горлышкам бутылок и смотрит на меня, затем берёт одну и начинает гладить со смыслом. Её глаза блестят странным синим светом, она приближается ко мне и трётся, похотливо извиваясь. Трогает мои руки, живот, ширинку брюк.

— У тебя очень хорошая фигура Маркус.

— У меня да, а у тебя?

— Я лучше, чем Пенни.

Я её оглядел с кривой ухмылкой.

— Серьёзно?

— Да.

— Давай посмотрим. Раздевайся.

Ребекка смеётся и начинает опускать на боку молнию. Медленно, плавным движением снимает своё платье, делая всё сексуально. Платье падает на пыльный пол. Остаётся стоять в кружевном боди, сидящем на ней как на селёдке, засунутой в игольное ушко.

— Снимай всё, — приказываю ей.