– Там в юности жил Франциск Ассизский, – добавил Данило. – Монахи научили его выживать в лесу и проповедовать благую весть зверям.

Они снова заспорили. Нет, уверял один, это просто местная легенда. А с чего тут тогда так любят нищих монахов, спрашивал другой. Да, да, настаивал Данило. Орден нищих, орден кающихся, флагелланты – Эмилия-Романья им как родной дом. Потом пошел какой-то нескончаемый список религиозных движений. Гумилиаты, XII век, ломбардское братство кающихся; религиозные возрожденцы из «Аллилуйи», захлестнувшие долину По в XIII столетии; еще сотня лет – и Вентурино Бергамский устраивает «марш мира» в Рим… Я пытался записывать имена, но вскоре бросил: поток всех этих деталей просто сбил меня с ног и повлек неведомо куда.

Одно слово они повторяли все время: jubileus. Я не был уверен, что правильно понимал его смысл, и одному из моих собеседников, самому молодому, пришлось перевести.

– Это по-латыни, – сказал он. – Нет долгов. Нет грехов. Юбилей – и ты свободен, понимаешь?

Свобода от долга. Свобода от греха. Они ради этого шли в паломничество? Господи, да мне хоть кто-нибудь объяснит, во что они верили? Какие-то полные бахвальства истории, наигранный смех, непонимание, зачем они идут в свой путь, ищут ли прощения… И все равно – мне нравились их шумные споры: так меньше казалось, будто я сам иду из чистого упрямства.

Они сложили мою карту и допили вино.

– И сколько займет ваш путь? – спросил я.

Данило вывел меня из амбара обратно на набережную.

– Вон, видишь? – Он указал на юг. – Боббио.

Уже минуло шесть, но еще не стемнело: почему-то было светло, как летом. На юге раскинулась равнина, похожая на облако, за ней – холмы, неровные, словно рябь на воде, а еще дальше тянулась узкая полоска земли, лилово-синяя у самого горизонта, там, где сходилась с небом.

Апеннинские горы.

Дальний берег По исчез в непроглядном утреннем тумане. Я шел на восток, к Пьяченце, сквозь белую мглу, плотную, как сукно, и вязкую, будто чернила. Над рекой потянуло дымом. В воздухе веяло сажей и горечью. Урок истории, который преподал мне Данило, все еще не забылся, и я перебирал в памяти религиозные ордена, ведь все их приверженцы тоже были пилигримами – и не монахами-отшельниками, а толпой набожных мирян. И все же мне было гораздо сложнее понять их мотивы. Я сочувствовал миссионерам и мученикам, о которых узнал в Швейцарии, но массовой религии я не понимал – и я ей не верил. Было легче списать все на сумасшествие, чем допытаться, почему столько верующих по доброй воле решили отречься от себя самих.

Какой орден ни возьми, его ревнители часто проходили через Пьяченцу. Город лежал на перекрестке двух магистралей – Дороги франков и Эмилиевой дороги. Последняя соединяла Парму, Реджио, Модену, Болонью и Римини на Адриатическом побережье. Ее тоже строили римляне. Если бы я прошел по ней осенью 1260 года, то повстречал бы на пути неимоверно странное шествие богомольцев. Паломники, жаждавшие покаяния, текли хаотичной ордой – их могли быть сотни и тысячи. Но сперва я бы их услышал: на ходу они горланили псалмы. А реши я приблизиться, и разглядел бы темные от крови пятна на мантиях и плети в их руках. Еще ближе – и я почувствовал бы соленый запах пота и зловоние кровоточащих ран.

То были первые флагелланты.

Бичевание в монастырях практиковали с начала второго тысячелетия, но в конце XI века оно вошло в широкую моду с легкой руки Петра Дамиани, приора бенедиктинцев, уверявшего, что флагеллант, хлещущий себя плетью и при этом поющий псалмы, мог искупить все свои грехи.

Самым прославленным учеником приора был монах по имени Доминик Лорикат. Поистине, он был чемпионом флагеллантов: как-то в пост, за неделю, он нанес себе триста тысяч ударов. Если следовать расчетам Дамиана, монах наработал на сто лет очищения. По моим собственным прикидкам, он наносил себе пятьдесят ударов в минуту.

В середине XIII века практика вышла за пределы монастырей. Это время не случайно: Италия била в набат – близилось время исполнения апокалиптических пророчеств. Самое известное из них изрек Джоаккино да Фьоре, он же Иоахим Флорский – монах-цистерцианец, родившийся в Калабрии примерно столетием раньше. Еще юношей он отправился в паломничество на Святую Землю и посвятил свою жизнь изучению книги Откровения. Его толкование предвещало третью и последнюю эпоху истории, царство Святого Духа, могущее прийти лишь после того, как антихрист принесет в мир невыразимые страдания. Эти страшные вычисления указывали, что пророчество исполнится в 1260 году.

Иоахим умер задолго до Судного дня, но его предсказание не забылось. Последователей у монаха нашлось столько, что в 1256 году папа Александр IV был вынужден заклеймить произведения Иоахима как еретические. Но было слишком поздно. Прошел год, Генуя и Венеция вступили в войну, еще через год на Паданской равнине начался голод, а в 1259 году Центральную Италию охватила чума. Антихрист явно готовился воцариться.

Той весной одному отшельнику на холмах Перуджи было видение. Ему открылось, что из-за первородного греха Бог решил уничтожить мир, но в последнее мгновение Дева Мария остановила Его карающую десницу, и если люди покаются, то мир будет спасен.