Отшельника звали Раньеро Фазани. Как и Иоахим Флорский, он был уверен, что конец света близко. Но, как и Петр Дамиани, он верил, что бичевание могло уменьшить кару за грех.

С вестью о видении Фазани отправился к епископу Перуджи и предупредил: чтобы спастись, весь город должен принести покаяние. Епископа он убедил, и на протяжении шести недель все мужчины Перуджи избивали себя плетьми на улицах и распевали: Misericordia, misericordia! Pace, pace! – «Милость! Милость! Мир! Мир!» Участие в обрядах принимали и женщины, и даже дети – только они не выходили наружу, а скрывались в домах.

Осенью церемонии дошли до Северной Италии. Флагелланты толпами бродили по Эмилиевой дороге, временами привлекая к ритуалу до десяти тысяч кающихся за раз. В 1260 году они достигли Рима. Зимой ритуальные шествия начались в Баварии, Богемии и Польше. Сперва местное духовенство их приветствовало: обряды позволяли разобраться с долгами и простить врагов. Это и есть обещание раскаяния: свобода от вины, свобода от стыда, сброс бремени греха с наших плеч. Но движение оказалось слишком неистовым. Как писал Петр Дамиани, флагеллант «нес на своем теле стигматы Христовы» – и, глядя на свое отражение, нагое и окровавленное, мог узреть в себе распятого Христа.

Церковные власти забеспокоились: шествия могли превратиться в ересь. Власти гражданские тревожились, не вспыхнут ли бунты. Бичевание стало слишком массовым, слишком неуправляемым, и в январе 1261 года папа римский его запретил. Епископы, прежде поощрявшие практику, отреклись от нее, и церемонии кончились так же быстро, как начались.

По крайней мере так казалось.

От Пьяченцы я повернул на юг, к Апеннинам, и шесть дней шел вдоль гряды. Все это время я ни разу не видел солнца. Временами, когда дорога вела по лесистым долинам, ливни прекращались, и вокруг выступали холмы, заросшие буками: жухлая листва блестела мокрой медью. Иные краски, другие формы, прочий блеск – нет, их не было, мир их утратил: остались лишь промокшие листья, смутные очертания горных вершин и непрестанный дождь.

Все протекало. Водостойкие штаны, водостойкая куртка, водостойкий чехол для рюкзака; все, что было внутри – тетрадки, одежда, спальник, еда… все, что могло, промокло до нитки. Ботинки весили вдвое против обычного, кожа на ногах стала мертвенно-бледной, пальцы болели при каждом шаге, и я боялся, как бы они не начали гнить.

Дорога франков поднималась на перевал Ла-Чиза, а потом спускалась в Тоскану. Первые несколько дней я взбирался вверх, минуя горные деревушки, не отмеченные ни на одной моей карте. Чтобы убить время, я пел, чеканя шаг под полузабытые со школьных лет викторианские гимны, или перебирал в памяти все известные мне названия – каждое графство Англии, каждую пьесу Шекспира… Когда я исчерпал себя, мне стало скучно. Дни волоклись один за другим. Погода портилась, и к скуке примешался страх. Да сколько еще продлится это ненастье?

Конец ознакомительного фрагмента.