Кроме того, «в диалогической речи представлены все разновидности повествовательных, побудительных, вопросительных предложений; преобладают предложения с минимальной синтаксической сложностью, широко используются частицы» (Там же). Таким образом, и данные характеристики диалогической речи предрасполагают фразеосхемы к активному использованию в речи такого типа.

Фразеосхемы представляют собой готовые стандартизированные реакции на различные лингвистические и экстралингвистические стимулы, что в максимальной степени востребовано в устной форме диалогической речи: «В диалоге предъявляются также высокие требования к непосредственной речевой реактивности (оперативности) без предварительной подготовки и соответственно сниженные требования к тщательности оформления речи. Разговорный диалог обычно протекает в быстром темпе – затягивающиеся паузы нарушают его живость, непосредственность, создают напряжённость или вызывают скуку» (Васильева, 1976, с. 73).

По мнению А. Н. Васильевой, эмоциональные, оценочные, модальные, императивные значения в диалогической речи часто экспрессивно усиливаются, что является средством не только более полного самовыражения субъекта речи, но и более эффективного воздействия на адресата (Там же, с. 79). Формы выражения экспрессии в диалогической речи чрезвычайно многообразны. Одним из наиболее эффективных средств являются фразеосхемы: «При построении диалога в разговорной речи широко используются речевые клише, которые облегчают говорящим ведение разговора. Диалогические клише многообразны, многие из них экспрессивно окрашены. Для их структуры характерно использование повторов, частиц, междометий…» (Земская, 1987, с. 178).

Диалог имеет свою структуру. Первая реплика называется репликой-стимулом (стимулирующая реплика), вторая – репликой-реакцией (реактивная реплика).

В сфере функционирования фразеосхем чаще всего реализуется реактивный регистр, реже – волюнтивный, что в полной мере коррелирует со спецификой организации диалогической речи в целом: «…преимущественно в диалоге реализуются… средства волюнтивного и реактивного регистров. Эти регистры не содержат собственно сообщения, но реализуют речевые интенции, соответственно, адресованного потенциальному исполнителю волеизъявления говорящего и экспрессивно-оценочной реакции на речевую ситуацию» (Золотова, 1998, с. 32–33). Средства этих коммуникативных типов речи составляют ядро языковых средств, используемых для построения диалогической речи, в отличие от репродуктивного, информативного и генеративного регистров.

По мнению Г. А. Золотовой, именно «реактивная функция объединяет разной структуры предложения, не содержащие сообщения, но выражающие реакцию говорящего, эмоциональную или ментальную, осознанную или автоматическую, на коммуникативную ситуацию» (Там же, с. 398–399).

Устно-разговорная диалогическая речь в максимальной степени проявляет свою специфику в сфере фразеологии и синтаксиса: «Основное различие между языком аффективным и логическим (интеллектуальным) заключается в построении фразы. Эта разница бросается в глаза при сравнении языка письменного с языком устным» (Вандриес, 1937, с. 141).

По мнению Н. Ю. Шведовой, разговорная речь в своём строении более регламентирована, чем речь письменная, у неё есть свои строгие нормы и правила (Шведова, 1960, с. 6). Разговорная речь менее свободна в выборе языковых средств, чем речь письменная: «Устная речь… имеет организованные формы своего построения» (Виноградов, 1926, с. 28). Специфика разговорной диалогической речи в данном аспекте заключается в неполноте и эллиптичности высказываний, а также «в наличии огромного количества особого рода стабилизовавшихся построений, с одной стороны, таких, в которых черты собственно грамматические выступают в неразрывном единстве с чертами лексико-фразеологическими…» (Шведова, 1960, с. 7). К таким явлениям Н. Ю. Шведова относит прежде всего застывшие конструкции, «шаблонные фразы», не требующие «комбинирования» и не поддающиеся чёткому членению. По мнению Л. П. Якубинского, это соотносится со стереотипами повседневного социального взаимодействия коммуникантов: «Наш повседневный быт заполнен повторяющимся и шаблонным; в общей сумме наших взаимодействий с другими людьми весьма изрядная часть принадлежит шаблонным взаимодействиям; но наши взаимодействия, каковы бы они ни были, вообще всегда сопровождаются речевыми взаимодействиями, речевым обменом, и, соответственно этому, шаблонные взаимодействия обрастают шаблонными речевыми взаимодействиями…» (Якубинский, 1923, с. 167).

«Стабилизация в языке подобных конструкций часто сопровождается сложными лексико-семантическими процессами, происходящими внутри слов, которые входят в структурный остов таких образований» (Шведова, 1960, с. 7). Речевые штампы и шаблоны представляют собой своеобразные предложения с нулевыми формами и широко распространены в диалоге. Вслед за Е. М. Галкиной-Федорук нулевые формы в синтаксисе принято понимать достаточно широко, «включая сюда не только нулевую связку, но и нулевую форму глагола-сказуемого со значением “бытия”, “движения” и т. п. Она называет нулевые формы как “грамматические значения”, не выраженные языковыми средствами» (Галкина-Федорук, 1962, с. 8).

По мнению А. А. Потебни, данное явление становится возможным по следующим причинам: «Вещественное и формальное значение данного слова составляют… один акт мысли. Именно потому, что слово формальных языков представляется сознанию одним целым, язык столь мало дорожит его стихиями, первоначально самостоятельными, что позволяет им разрушаться и даже исчезать бесследно» (Потебня, 1958, с. 39). Он утверждал, что мысль может не нуждаться в выражении её звуком, что для этого достаточно знания «места, которое занимает слово в целом, будет ли это целою речью или схемою форм» (Там же, с. 66). Такие синтаксические построения отличаются особой краткостью и лаконичностью.

Конец ознакомительного фрагмента.