– Дай. 

Эйгон выхватил тарелку их рук жены и сам приговорил остатки. И тут же прикрыл рот рукой, отвернулся, а когда отплевался, то на глазах у всей толпы рванул к колодцу и вылил себе на голову полведра ледяной воды, стоило только набрать полное.

– Сама, говоришь, готовила, – прохрипел Тайернак, краем глаза заметив подошедшую Арлину. 

– Да, – девушка упала перед ведром на колени, зачерпнула ладонями прохладную и такую приятную воду, брызнула себе на лицо и шею и сделала несколько глотков, заливая пожар. – По рецепту отца. 

– Боюсь предположить, что у тебя за отец, если у него такие зверские рецепты. 

– Отец самый лучший, рецепты обычные, а виновата во всём я. Странно только, что все остальные ели и добавку просили. Притворялись? 

Эйгон покосился в сторону толпы и охладил пылающие щёки мокрыми ладонями. 

– Готов поспорить, что им понравилось. 

– Тогда совсем странно, – Арлина зачерпнула ещё воды. 

Но сколько ни пей, легче не становилось. Жгучий перец был сильнее колодезной свежести и прохлады. Огонь отступал лишь на мгновение, а потом принимался полыхать с ещё большей силой. Лоб покрывался потом, на глаза то и дело наворачивались слёзы, а в горле жарило так, что слова толком не скажешь – тут же подступал удушающий кашель. 

Арлина покосилась в сторону Эйгона. Тому тоже приходилось несладко. С разбитой губой, ободранной щекой, он стоял рядом, взъерошенный и горячий. От него веяло такой грустью и неподдельным одиночеством, что девушка не выдержала, собралась с силами, встала с земли и, приподняв подол платья, перешагнула через камни и колючий сухостой, и подошла к мужу. 

– Болит? 

Арлина почти дотронулась пальцами до припухшего века, но Эйгон перехватил её руку и отвёл назад. 

– Пройдёт, – ответил он, а голос совсем сошёл на хрипоту. 

– Погодите-ка, – Арлина засуетилась, а потом наклонилась, оторвала ленту с подола платья, смочила её и поднесла к лицу Эйгона, не решаясь на последний шаг. – Надо приложить и держать. 

В этот раз Эйгон уступил. 

– Совсем страшный, да? – криво усмехнулся он. 

Арлина коснулась ушиба мокрой тряпицей. 

– В темноте особо и не разглядишь. 

– Но кудрявый Лавиндер, конечно, красивее...

– Перестаньте язвить. И так тошно.

Девушка не выдержала, сплюнула горечью на землю и тут же стушевалась, уловив на себе взгляд Тайернака. 

– Неужели от этой гадости нет никакого средства?

– Только вода и время. Это скорпионский перец. Полегчает ближе к обеду. 

– Дожить бы до обеда. 

Арлина подняла полные слёз глаза на мужа. С минуту они стояли оба и смотрели друг на друга: он – уставший, побитый и внешне холодный; и она – измученная неугасающим пламенем, растерянная и отчаявшаяся. Им обоим было плохо, и уже ничего не помогало. 

Арлина не помнила, как оказалась у него на руках, а потом и в карете. Только слышала где-то вдалеке взволнованные голоса Лавиндеров, а после стук копыт о твёрдую землю. Они возвращались в замок. Уезжали от суматошного веселья и любопытных взглядов деревенской детворы. Уносились со скоростью света из тёплых мест обратно в унылую каменную серость. И оба изнывали от непрекращающегося жара, не отступающего ни на дюйм. Так продолжалось некоторое время, пока девушка не открыла глаза. 

Они всё ещё были в карете. Эйгон сидел, а Арлина лежала, поджав ноги и положив голову ему на колени. На сидении напротив была его белая трость, от которой к ладоням Тайернака шёл бледный, сродни лунному, свет, а рядом с тростью из стороны в сторону елозило по дорогому бархату серебряное защитное колечко, снятое с пальца девушки. 

Его руки, уж более не крепкие и молодые, а костлявые и старческие, касались её груди и шеи, и от них веяло такой мягкой прохладой, что Арлина вмиг поняла: он вернул её к жизни. 

Чуть приподнявшись на локте, девушка повернула голову и увидела его лицо – не молодое и красивое, хоть и разбитое в кровь и всё в пыли и грязи, а старческое, угрюмое, морщинистое и мокрое от пота. Эйгона мучал жар. Сердце билось тяжело и медленно, а глаза были закрыты. Ледяного холода, которым наполняла руки мага волшебная трость, хватало, чтобы потушить только один огонь, и Эйгон выбрал Арлину. 

Осторожно, чтобы ненароком не совершить какой-либо ошибки, о которой потом придётся жалеть, Арлина убрала с себя руки мужа и села, уткнувшись носом в зашторенное оконце. Язычки пламени сразу дали о себе знать: поползли вверх, завоевывая дюйм за дюймом девичье тело, и начали жечь, сначала потихоньку и робко, а потом безжалостно и со всей силы. Арлина терпела. Она была уверена, что сможет вытерпеть. До замка оставалась ещё половина пути, и бледный свет с алмазного набалдашника на трости постепенно приводил Эйгона в чувство, замораживал кипящую лаву и заставлял сердце биться чаще. 

Деревенька в Солнечной бухте, в которой каждые первые заморозки чтили традиции и устраивали праздник в честь бесхвостой птички, уже давно спала. Факела на улице были потушены, свечи в домах тоже. Несмотря на зрелищный поединок и несколько выпитых бочек пива, приготовленный Арлиной суп разморил всех: кого загнал на сундук, застеленный шкурой; кого – на деревянную скамью; кого – на кровать под тонкое, поеденное молью одеяло. Не спали только в доме старосты: сам старик сидел у огня и вылавливал из бороды последних, непонятно что забывших на морозе, комаров, а его жена стояла у окна и расчёсывала гребнем длинные, некогда пшеничного цвета волосы.