– Тал… Талат! – выпалила она и повернулась, чтобы выдумать имя для Слепыря, но тут сбоку дёрнулись занавески, скрывавшие вход в тёмную комнатку-каморку. Вышел кто-то тоненький и невысокий.

– Папа, кто это? – совсем юный голос из-под тонкой домашней вуали. Как странно... Джан казался слишком старым, чтобы быть отцом этой девушки, ровесницы самой Таллы или даже младше. – Зачем ты позволил им зайти?!

– Тише, Фади. Сегодня у нас гости, прими их вместе со мной. Это хорошие люди.

Вуаль на лице всколыхнулась непокорной волной, но девушка сдержанно произнесла:

– Да, папа.

Она села возле отца и принялась разглядывать гостей. Если бы Талла всё ещё жила во дворце, то решила бы, что подобное поведение не приличествует девушке. Но, быть может, в нищих кварталах о таком не подозревали. Когда Фади повернула лицо к самой Талле, она немного подалась вперёд и склонила голову набок.

Глупо было не понимать, какую беду их присутствие может навлечь на этот убогий, но гостеприимный дом. Ещё глупее – не понимать, что станет с самой Таллой, если она сейчас окажется на улице Крысятника. И всё равно… Это Джан решил рисковать, не Фади! И это было тысячу раз нечестно, а ещё – полностью противоположно тому, за что хотела сражаться Талла.

– Если ты против нашего присутствия, мы немедленно уйдём, – решительно сказала она, глядя прямо на вуаль, на то место, где едва уловимо очерчивались глаза Фади.

То, как девушка напрягла плечи, как вся подобралась, говорило о её удивлении и настороженности. Талла вскинула подбородок, демонстрируя всю свою честность и решимость. Тогда вуаль снова всколыхнулась и под ней, едва заметная, процвела улыбка.

Талла жевала чудовищно чёрствый хлеб, стараясь не морщиться от его горьковатого привкуса, стараясь быть благодарной. Этот хлеб и сладковатая рыба с неприятным запахом, которую ловили в вонючем сточном канале, проходящем через Крысятник, были единственной скудной едой Джана и Фади. Едой, которой мало даже для двоих, но они щедро делились ей с гостями. Слепырь прятал свои куски, чтобы потом отдать Талле. Как стыдно было есть двойную порцию, но выкинуть – ещё хуже, а признаться, что пища нужна лишь ей – вовсе невозможно.

Примотанные к груди драгоценности, казалось, стали свинцовыми, как чувство вины. Так странно – носить с собой целое состояние, но питаться хуже нищего и не иметь возможности расплатиться с Джаном за доброту. Потом – непременно, но не прямо сейчас. Да, он казался честным и сердечным человеком, но кто знает, где пролегает та граница, за которой жадность побеждает порядочность? Талла пообещала себе, что оставит подарок, когда они со Слепырём будут уходить. Только когда же…

После того, как утром заявился Сул, даже мысль о том, чтобы выйти за дверь, пронзала спину ледяными иголками страха. Они со Слепырём жались к холодному полу, закиданные старым тряпьём и слушали резкий голос главаря и чуть напуганный, но твёрдый – Джана. К счастью, бандиты не посмели обыскивать дома Крысятника, только спрашивать и угрожать. А ещё ударить, когда Джан назвал их ублюдками. Тогда Талла дёрнулась в своём укрытии, но сидящая поверх тряпок Фади через ткань стиснула её запястье. “Не делай жертву отца бесполезной” – говорила твёрдая хватка девичьей руки. И пришлось притихнуть.

Кусок хлеба во рту стал таким жёстким и сухим, что Талла с трудом протолкнула его через горло. Почему Джан терпел столько ради них?

– Я могу сделать что-то для вас? – спросила она, когда Фади собирала грязные тарелки. – Чем-то помочь…

Талла даже не знала – чем, но ощущала непреодолимую потребность предложить. Джан усмехнулся и окликнул дочь:

– Фади, неси мои рубашки, – а потом повернулся к Талле: – Шить умеешь?

Та радостно кивнула.

Старые рубашки Джана больше напоминали сшитые между собой заплатки. О, как это не походило на вышивку тонкими острыми иголками по благородным тканям. Мама всегда хвалила за искусные сложные стежки, за точность изображения животных и цветов. Мама… Странно, что владея мастерством куда более изящным и непростым, грубо залатать обычную рубаху оказалось так трудно.

– У тебя хорошо получается, – похвалила её Фади и добавила: – Для парня. Откуда ты взялся? Ты говоришь не так, как все здесь, да и выглядишь – тоже. Чистые ногти, не натруженные руки.

Девушка присела рядом – не слишком близко, но достаточно, чтобы можно было без труда разглядывать Таллу и её работу. А ещё, наверняка, с такого расстояния легко увидеть, как от волнения и необходимой лжи краска тронула шею и щёки. Она даже возблагодарила проклятую Риду за её грубый, но такой полезный совет. Теперь Талла старалась двигаться иначе, наблюдая, как это делают мужчины, и Фади с отцом, похоже, не догадывались, что она вовсе не парень.

– Я правда из состоятельного семейства, – осторожно начала Талла, балансируя между выдумкой и правдой, – Мой отец хотел получить фамильное состояние, не дожидаясь, пока дед умрёт своей смертью. Он сблизился с Великим, так что ему удалось бы всё пугающе легко и без последствий, понимаешь? Я помог деду бежать и кое-что украл у отца. Кое-что, не принадлежащее ему. А Сул должен был помочь нам за деньги, но предал, из жадности решив, что получит гораздо больше, если продаст нас.

Фади сидела застывшая, и не нужно было даже видеть её лица, чтобы понять, насколько она потрясена. Талла была уверена, что виной тому рассказанная история, пока девушка не заговорила:

– Спасибо тебе, Талат.

– За что?..

– За это. Обычно я слышу что-то вроде: “не лезь не в своё дело”.

Талла внутренне сжалась – уж не выдаёт ли себя с потрохами? Но Фади лишь благодарно склонила голову, а потом, будто смутившись, подобрала юбки и поспешила прибирать и без того аккуратно застеленную постель.

Талла не верила, что им позволят остаться больше, чем на день и, несмотря на приветливость хозяев, постоянно ждала обмана. Как же быстро она разучилась доверять! Но вот прошло уже три дня, а Джан с Фади действительно их не выдали. Неужели и правда бывает такая бескорыстная доброта? Пользоваться ей дольше необходимого было стыдно.